Острые предметы

– Пусть сестра напишет заявление и отдаст его своему врачу. – Она перевернула страницу.

– Моя сестра умерла.

Это можно было сказать помягче, но мне хотелось добиться от нее внимания. Впрочем, оно и теперь оставалось рассеянным.

– А, примите мои соболезнования. Она здесь умерла?

Я кивнула.

– По прибытии. Ее сюда привозили много раз для экстренного лечения, и ее лечащий врач работал здесь.

– Назовите дату смерти.

– Первое мая тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года.

– Господи. Искать придется долго. Наберитесь терпения.

Через четыре часа, после двух скандалов с равнодушными медсестрами и отчаянного флирта с небритым администратором, а также трех пробежек в ванную, где меня рвало, я наконец получила историю болезни Мэриан.

Мне шлепнули на колени несколько папок: каждый год заводили новую, и чем дальше, тем они становились толще. Я пыталась разобрать каракули врачей, но не могла понять и половины написанного. Многочисленные направления на анализы и обследования, результаты анализов и обследований – совершенно бесполезных. Томография мозга и сердца; гастроскопия, при которой в желудок через гортань вводили зонд, и рентгеноскопия, перед которой Мэриан поили противной бариевой взвесью. Мониторы сердца и апноэ. Пред положительные диагнозы: диабет, шум сердца, кислотный рефлюкс, болезнь печени, легочная гипертензия, депрессия, болезнь Крона, туберкулез кожи. Потом – лист розовой линованной бумаги (сразу видно, что писала женщина), прикрепленный к отчету о недельном пребывании Мэриан в больнице для обследования желудка. Почерк аккуратный, округлый, но гневный: каждое слово написано с сильным нажимом.

Я медсестра, которая ухаживала за Мэриан Креллин во время ее пребывания в больнице на истекшей неделе, а также нескольких предыдущих пребываний. Я твердо убеждена (слово «твердо» подчеркнуто дважды), что девочка не больна. Считаю, что, если бы не ее мать, она была бы совершенно здорова. Признаки болезни проявляются у девочки после посещений матери, даже когда до ее прихода она чувствовала себя хорошо. Когда Мэриан здорова, мать не проявляет к ней интереса; похоже, она ее наказывает. Мать занимается дочерью, только когда девочка больна или плачет. Я и мои коллеги-медсестры, которые не подписывают данное заявление по политическим причинам, убеждены, что Мэриан, а также ее сестру требуется отстранить от дома для дальнейшего наблюдения.

Беверли Ван Ламм

Справедливое негодование. А уж какое могли бы выразить мы сами! Я представила себе Беверли Ван Ламм пышногрудой дамой, с пучком на голове; вот она, вынужденно оставив обессиленную Мэриан на руках у матери, решительно сжав губы, пишет это письмо в соседнем кабинете, и едва она его допишет, как Адора позовет ее на помощь.

Через час я нашла медсестру в отделении педиатрии, которое состояло из единственной палаты с четырьмя кроватями, из которых были заняты только две. На одной лежала маленькая девочка и спокойно читала книжку, на другой спал мальчик, тело вытянуто в струнку, шея в металлической шине, которая, казалось, была вкручена прямо в позвоночник.

Беверли Ван Ламм оказалась совсем не такой, как я представляла. Лет под шестьдесят, маленькая, седые волосы коротко острижены. На ней были медицинские брюки в цветочек и ярко-голубой пиджак, за ухом ручка. Когда я представилась, она, казалось, сразу меня вспомнила и не слишком удивилась, что я пришла.

– Приятно снова вас видеть через столько лет, хоть и при печальных обстоятельствах, – сказала она теплым, глубоким голосом. – Иногда мне грезится, что сюда приходит Мэриан, взрослая – с ребенком, может и не одним. Но мечтать бывает опасно.

– Я разыскала вас, прочтя ваше письмо.

Она фыркнула, надела на ручку колпачок.

– Много же пользы оно принесло. Если бы я не была такой молодой, нервной и не трепетала бы в благоговейном страхе перед местными великими докторами, я бы не ограничилась тем заявлением. Конечно, подобные обвинения в адрес матери ребенка были почти неслыханными. Меня чуть не уволили. В это никогда не хочется верить. СМПД – это как что-то из сказок братьев Гримм.

– СМПД?