Острова сампагита

Короткие сюжеты следуют один за другим. Судя по освещению, ракурсам и покачиванию камеры при съемке, кинолента явно склеена из, как теперь говорят, клипов разных операторов. Объединяет их одно – именно то чувство, которое возникло у меня, когда рассматривал дореволюционные фотографии родственников. Вот и сейчас с экрана на нас смотрели русские люди. Приятные открытые лица светятся какой-то внутренней силой, уверенностью и спокойствием. В них не чувствуется озлобленность или отчужденность из-за того, что они вынуждены были покинуть Родину, изгнаны из одной страны, а другая временно приютила их на затерянном острове в океане.

Они улыбаются с экрана, находясь не на бульваре Сан Мишель, Бродвее или Виа Витторио, не прогуливаясь у Бранденбургских ворот, Тауэра или Ла Скала. Они в джунглях, расчищенных своими руками. Как им удавалось сохранять присутствие духа на забытом Богом острове, ежедневно вкалывая и получая минимальную помощь от каких-то международных организаций. Они поддерживали друг друга и во что-то верили, абсолютно не зная, что будет с ними завтра. Это наши. Заброшенные судьбой на край света, но не утратившие веры и сострадания. Их лица и взгляды красноречивее любых фильмов о счастливой жизни на Родине в сталинскую эпоху.

Мелькает последний кадр, и экран становится девственно белым, словно с него мигом и навсегда стерли всю информацию. Мы с Лу переглядываемся, читая растерянность в глазах друг друга. Словно читая наши мысли, Миша спокойно объясняет, что его другу, решившему собрать все материалы по беженцам из Харбина и Шанхая помогают. Он собирает средства, чтобы оцифровать все пленки, подчистить и наложить звук. Словом, сделать фильм. Возможно, он когда-нибудь будет показан и в России. Дай-то Бог.

Мы прощаемся с Михаилом, неожиданно открывшим для нас еще одну страничку нашей истории. Историю о русских, выбравших вместо «светлого будущего» нелегкий путь на чужбину. Кто-то впоследствии обосновался в Мельбурне, кто-то в Маниле, кого-то приютил Сан-Франциско, а кого-то Рио-де-Жанейро. Только Россию заставили отвернуться от своих детей, развеянных ветрами революции по всему белому свету. Они нашли в себе силы как-то укрепиться в незнакомых странах, но не забыли и не озлобились на Родину. Россия так и осталась для них родной, а не мачехой. Это видно по внукам, которых воспитали они и их дети.

Я пишу эти строки отчасти для себя, но в большей степени для тех, чьи предки проделали немалый путь от Иркутска и Хабаровска до Сан-Диего и Ванкувера. Они не погнались за большой зарплатой или гонорарами, многие из них попросту бедствовали на чужбине, но остались гордыми и сохранили любовь к России. Их помнят дома, хотя лагерь беженцев давно исчез под натиском вечных джунглей на острове Тубабао.

Теплое южное море

Сумерки едва успели спрятать все вокруг под таинственным покрывалом, как ночная Волна скользнула на прибрежный валун и взметнулась вверх, изогнувшись своим гибким телом. Она поднялась на носочки и, звонко засмеявшись, закружилась в озорном танце. Соленые брызги полетели на дремавший рядом огромный, почти плоский Камень. Чуть приподнимаясь над водой, он прятался под шапкой зеленых скользких водорослей и терпеть не мог суеты и беспокойства. Ну ладно, днем, когда приезжая детвора в безуспешных попытках оседлать его с визгом и хохотом шлепалась в воду. Но ночью, когда можно насладиться покоем, эти вертихвостки так и норовят нарушить его степенный отдых. Недовольно заворчав, он притих, глядя на восторженную молодость, так щедро разбрызгивающую радость и счастье. Наверное, он вспомнил далекое прошлое, когда еще был голышом.

А прелестница, чувствуя пристальный взгляд, взволновалась тугим волнующим телом. Ажурная юбочка пены так эффектно подчеркивала искрящуюся стройную фигурку, что вечный труженик Прибой остановился, заглядевшись на неземную красоту. Прибрежная Галька, которую этот повеса то и дело дергал за косички, таская за собой в такт накату, сверкнула темными глазками. Она просто впилась ими в соперницу, не скрывая зависти к этой заморской штучке, но, потеряв равновесие, покатилась вниз.

Влажными зелеными очами Волна осмотрелась. На гладкой темной поверхности моря едва вздрагивали дорожки от разноцветных огней набережной и беззвучно скользящих катеров. Издалека доносилась развеселая музыка и женский смех.

– Ну что же вы… – обиделась Волна. – Смотрите, как я хороша! – и она взметнулась к ярким звездам.

Такой порыв трудно было не заметить. Она услышала, как чьи-то губы зашептали:

– Не спится мне, такая лунность,
Еще как будто берегу в душе…

Это двое, обнявшись, сидели на берегу. Их пальцы и судьбы переплелись. Волна почувствовала себя такой ненужной, такой одинокой в этом огромном мире, что ей стало холодно. От бессилия и охватившей тоски она стала таять на глазах, думая, как мимолетна наша жизнь во Вселенной…

И теплое южное море, грустно вздохнув, приняло ее в свои объятья.

Ужин под дождем