Читаем Острова сампагита полностью

На Филиппинах трудно встретить людей преклонного возраста в кафе. Особенно днем. Многие из них работают, где придется. Кто помогает по дому, кто вносит посильный вклад в семейное дело. Обычно это мелкая торговля или какие-то поделки для туристов. В многочисленных магазинчиках или на рынках порой встречаются удивительные личности. Усталые застывшие позы, сутулые плечи, морщинистые натруженные руки, но живые добрые глаза. Открытые лица, готовые улыбнуться незнакомцу, притягивают взгляд надолго. И тогда начинается немой диалог. Он происходит на каком-то давно утерянном языке, который дремлет в уголках наших душ и вдруг просыпается при такой встрече. Как красноречивы взгляды, как понятны выражения лица или неподвижных ладоней. Они говорят сами за себя. Какими-то образами и понятиями, доступными без толмачей. За секунды передается история всей жизни.

Если вам посчастливится, и вы испытаете нечто похожее, далекая страна станет настолько близка и понятна, что вы непременно захотите побывать здесь вновь. Тысячи островов и миллионы граждан вдруг превратятся в одно лицо, которое станет символом этой страны. Возможно, то будет смешливый мальчуган или танцовщица кабаре, бойкая продавщица или азартный игрок на петушиных боях, разговорчивый водитель джипни или деловой менеджер туристической компании. Как кому повезет или кто как воспринимает мир.

Однажды нам с Лу повстречались две монашки, совершавшие рано утром покупки. Четким маршрутом они быстро подходили к явно знакомым продавцам, в считанные секунды что-то складывали в свои корзинки и спешили дальше. Заметив фотокамеру в руках Лу, они не захотели фотографироваться и отвернулись. Попытка Лу опередить их и все-таки сделать хоть один снимок была обречена на неудачу. Монашки отворачивались, скрывая лица в светло-серых накидках, а продавцы сами что-то складывали им в корзинки.

Расстроенная Лу не могла скрыть навернувшихся слез и уткнулась лицом в мое плечо. Я принялся ее успокаивать, и почувствовал на себе взгляд. Моя правая щека ощутила тепло, словно прикосновение или дыхание. Медленно поворачиваюсь и сталкиваюсь со спокойным добрым взглядом. Неподалеку женщина, прервав свою работу, словно погладила нас, успокаивая. Она не улыбнулась и не махнула приветливо рукой, но во взгляде том было столько душевной щедрости, что сердце мое екнуло. Сколько так продолжалось не знаю, но память до сих пор хранит эту неожиданную встречу, яркие воспоминания о которой остались не только на кадре, сделанном однажды утром Лу.

ОтливОтлив на утро обнажилПологий берег на Мактане,Где что-то в лужах, как в капкане,Трепещет из последних сил.Пророком заалел восток,Напоминая жизни бренность,И мгла, превозмогая леность,Растаяла. Ей вышел срок.Поодаль, в зеркале небес,Как цапли, тощие фигуркиОхотятся за жертвой юркой.Лишь миг. И мир для той исчез.однажды утром.<p>Тубабао</p>

Рано или поздно мы задумываемся над своим происхождением. Однажды и я мысленно окинул взглядом три-четыре поколения назад и уперся в бабушкин альбом, который когда-то смотрел в детстве. Отыскав его среди прочих ненужных и забытых вещей, сделал для себя открытие. С фотографических карточек смотрят совершенно неизвестные люди. Когда о них кто-то мог многое рассказать, мне было неинтересно, а теперь просто некому. С чувством досады, в спешке, переворачиваю старые страницы в надежде отыскать знакомое лицо, но теряюсь в догадках. Смутные подсказки памяти только бередят душу, но ни имен, ни родственных отношений…

По очереди, бережно вынимаю карточки из альбома и подолгу рассматриваю. Фотографии выполнены на плотном тисненом картоне с вензелями, названием мастерской или фамилией фотографа. Полустертые надписи – Екатеринбург, 1902. Севастополь, 1911. Курск, 1905. Ростов, 1900. Некоторые карточки на обратной стороне хранят лаконичные надписи выцветшими чернилами. Мелькают имена и трогательные фразы со знакомым выражением. На память… Лихорадочно пытаюсь связать прочитанное и какие-то обрывки воспоминаний, но ничего не получается. Становится мучительно стыдно. Оставленное на добрую память, забыто.

Впрочем, не все так плохо. Изображения говорят сами за себя. Вглядываюсь и делаю очередное открытие. Они будто из другого мира. Приятные одухотворенные лица, спокойный уверенный взгляд. Все полны достоинства, какой-то внутренней силы. В голове мелькает сравнение с фотками (и это очень точное название) своих знакомых – либо развязная сценка за столом, либо дурашливая на природе, либо испуганная на документ, либо подражание гламурным красавицам на пляже. Да, фотографией это назвать сложно. Каждый раз знакомые словно играют какую-то роль. Чужую. А, может быть, мы все так и живем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука