Острова пряностей

Итак, Уоллес обосновался в 20 милях ниже по Темзе, в районе Грейз, где купил участок и нанял бригаду для строительства большого удобного дома. Строители обманули его, и дом был продан через четыре года. Следующий дом в Доркинге прослужил приютом Уоллесу всего два года, после чего семья перебралась в Кройдон — более цивилизованное место, так как сыновей Уоллеса уже пора было отдавать в школу.

Как и его отец в свое время, Уоллес обнаружил, что дохода, достаточного для холостяка, не хватает на обеспечение семьи всем необходимым. Вращение в высших научных кругах и должность президента ученых обществ давали стимул к интеллектуальному развитию и поднимали социальный статус, но не приносили денег. Уоллес изо всех сил пытался свести концы с концами.

Он писал статьи для Британской энциклопедии, проверял экзаменационные работы претендентов на замещение должностей на государственной службе в Индии; подал прошение на замещение вакансии директора охотничьего заказника Эппинг Форест. Но опять-таки его идеи далеко опережали время: он предложил придать большой части леса статус национального парка, высадить деревья секторами в соответствии с местом их происхождения, так чтобы посетителям удобнее было знакомиться с флорой и фауной разных стран. Но городские власти Лондона решили, что это обойдется чересчур дорого, и должность директора получил другой кандидат. Ситуация усугублялась тем, что Уоллес по совету друзей-спиритов перевел б ольшую часть своих вложений в акции железнодорожных компаний других стран, в предприятия, занимавшиеся добычей сланца в Уэльсе и добычей свинца в Англии. Практически без исключений все эти компании обанкротились во время кризиса 1875–1885 годов, и Уоллес потерял б ольшую часть нажитого тяжелым трудом капитала.

К тому времени ему исполнилось 55 лет, и напряжение, вызванное необходимостью постоянно беспокоиться о хлебе насущном, уже начало сказываться. Уоллес осунулся и даже, казалось, стал ниже ростом — его рост составлял шесть футов и один дюйм. Седые бакенбарды и шапка белых волос придавали ему патриархальный вид. Но это было только внешнее впечатление. Он по-прежнему фонтанировал свежими идеями и публиковал статьи по эволюции видов, орнитологии и спиритизму. Он написал книгу по вопросу, в котором был первопроходцем, — «Географическое распределёние видов», и еще одну о природе тропиков. Кроме того, он оставался ярым приверженцем Оуэна. Пока Уоллес был на Востоке, валлийский социалист-реформатор умер, но ученый остался верен социальным идеалам своей юности и в заключительных абзацах «Малайского архипелага» подверг резкой критике свойственную викторианскому обществу эксплуатацию народных масс. Нищета, в которой они влачили свое существование, «безусловно глубже, чем когда-либо ранее», утверждал он. Полчища нищих вынуждены наблюдать картины богатой и роскошной жизни, которую вели немногие избранные, и «таким результатом нельзя похваляться или просто быть довольным». Уоллес стремился к тому, чтобы в обществе больше внимания уделялось просвещению и развитию сострадания и нравственных чувств в народных массах, так как в противном случае «мы никогда… не достигнем сколько-нибудь существенного превосходства над обычными варварами». Это, как веско заключал Уоллес, «урок, который я получил, наблюдая за людьми нецивилизованными».

Когда философ-социолог Джон Стюарт Милль прочел последние страницы «Малайского архипелага», он был столь впечатлен оптимистическими описаниями устройства первобытного общества, что написал Уоллесу письмо с просьбой о встрече.

Таких предложений, однако, не последовало от миссионерских организаций, которые стремились к проповеди Писания в странах, которые они считали «лежащими во тьме невежества». Уоллес лишь вкратце упоминал о деятельности христианской миссии в Юго-Восточной Азии, и при этом не всегда положительно. Он соглашался, что миссионерам «есть чем гордиться» в Минахасе на Сулавеси, где местное население теперь имеет «лучшую еду, одежду, дома и образование» на всем архипелаге. Но он не удержался от замечания, что директор школы, прошедшей подготовку у миссионеров, «мнит себя великим и способен поучать и читать наставления три часа сряду, как завзятый английский пустослов. Для слушателей это просто пытка, хотя сам он получает от процесса нешуточное удовольствие; и я склонен думать, что преподаватели из местных, обретя дар речи и получив в пользование богатый запас религиозных банальностей, оседлали своего вновь обретенного конька и поскакали, не обращая особого внимания на паству».