Конечно, работы вашего великого Павлова[14] — по физиологии головного мозга, по вопросам сна — произвели на меня огромное впечатление. Я изучил русский язык, чтобы читать его труды в подлиннике. Я даже поехал к Павлову в Колтуши[15] и некоторое время работал там как один из его внимательнейших учеников. Я многому у него научился. Меня всегда поражали своеобразие и смелость его исследовательских методов. Весь мир это должен признать: без Сеченова[16], без Павлова разве возможно было бы современное развитие физиологии? Вы, наверное, не хуже меня знаете, какое значение имеют русские физиологи. В Колтушах я научился уважать вашу науку и ценить ваших людей.
Он задумался и, казалось, все глубже погружался в воспоминания.
— Я забыл сказать… По окончании биологического факультета я женился. У меня был сын…
Последнее слово он произнес внезапно изменившимся голосом — глухим и хриплым. Потом опять задумался и молчал очень долго.
— Когда отец мой умер, я остался единственным наследником его большого состояния, — снова начал он. — Мать умерла раньше, еще совсем молодой, а больше детей у них не было. В моем распоряжении оказалось крупное, хорошо поставленное предприятие. Но я вовсе не чувствовал призвания к промышленной деятельности. Я продал завод. Часть капитала я употребил на покупку загородного имения и на устройство в нем лаборатории. Остальную, довольно значительную сумму я превратил в золото и хранил его у себя дома. В дальнейшем я убедился, что был прав, не доверив свой капитал банку. Эти средства дали мне возможность уехать сюда.
Жена моя была… да, была хорошей подругой. Она не стремилась к светской жизни. Ее вполне устраивали мирная сельская жизнь, научные труды. Я забыл сказать, что она тоже была физиологом, и под некоторыми опубликованными моими работами заслуженно стоит и ее имя.
Вскоре меня избрали действительным членом Норвежской Академии наук.
Это был долгий период моей интенсивной работы. Между прочим, к тому периоду относятся мои труды о химическом составе гормонов.
Я не принадлежал к числу тех ученых, которые ничем не интересуются, кроме своей специальности. Я немало читал по технике, интересовался географией.
Кое-что мне здесь пригодилось.
Страшным ударом для меня была смерть жены. Она умерла всего пятидесяти лет.
От рака желудка. Меня возмущает бессилие, с каким мы до сих пор стоим перед этой болезнью.
— Это уже не так, — спокойно сказал Цветков.
Таусен встал, подошел к двери, включил свет. Гост поразились тому, как изменилось сразу выражение его лица. Медленно, с заметно усилившимся акцентом, Таусен переспросил:
— Вы хотите сказать, что рак желудка научились лечить?
— А вы не знаете? — спросил Цветков. — Впрочем, конечно, вы не можете знать.
Да, мы теперь уже не считаем рак страшной болезнью. У нас в Советском Союзе его лечат теперь очень успешно.
Все замолчали.
— Расскажите… — начал снова Таусен, — или нет, не рассказывайте. Потом.
Вам придется многое мне рассказать. Сначала я окончу свою историю… если вам не наскучило.
IX. Продолжение истории Таусена
— Ну вот, — говорил Таусен, глядя на черный прямоугольник окна, за которым мерцали звезды, — я все-таки этот удар перенес. Продолжал работать. У меня был большой запас жизненной энергии.
В 1933 году Гитлер захватил власть в Германии. Были у нас такие люди, которые говорили, что Норвегии это не касается. Я считал этих людей очень недальновидными. С тех пор я с большой тревогой следил за международным положением.
В 1938 году немцы, с согласия западноевропейских политиков, захватили Австрию, в 1939 — Чехословакию и Клайпедскую область.
В сентябре 1939 года Германия напала на Польшу. Польскую армию гитлеровская военная машина разбила в десять дней. И я решил, что машина эта в самый короткий срок покорит весь мир.
— Не все у вас так думали! — возразил Гущин.
Таусен помолчал, но затем продолжал рассказывать — по-прежнему неторопливо.
— Омерзительнее Гитлера, с его расистскими законами, уничтожением всего светлого и прогрессивного, еврейскими погромами, для меня ничего не было. И постепенно во мне назрела мысль — уйти из жизни.
Впрочем, умирать не хотелось. Но и жить было невыносимо тяжело.
Простите… Я рассказываю не совсем связно — как приходит на память…