Остров Локк

Том ШЕРВУД ОСТРОВ ЛОКК

Меж мачтами висит гамак.
Уносят порох канониры.
Заморский курится табак.
На парусах латают дыры.

Готовят мёртвых капелланы
Отправится в иной приют.
Живые ромом моют раны
И, морщась, песенку поют.

ПРОЛОГ

Ночью мне приснилась крыса. Нахальное серое существо с глазками-бусинками. Она смотрела на меня из дырки в полу, и её усики-ниточки хищно подрагивали. Точный знак, что днём будут неприятности, точный.

ПРОЛОГ, ПОСТСКРИПТУМ

Я полежал немного, ожидая ухода липкого, оторопного ощущения. Поёживаясь, вытолкнул себя из-под тёплого одеяла в прохладу комнаты, сунул руки в рукава халата, ноги – в войлочные туфли и прошлёпал в кабинет.

Сквозь незашторенные окна виднелось хмурое бесцветное небо, роняющее вялые дождевые капли. Зябко, сумрачно. Холодный камин безмолвно кричит что-то круглой каменной пастью. В ней – пара обугленных поленьев и горка остывшего пепла. Если повезёт, то там, в глубине этой горки можно отыскать живые ещё угольки и раздуть огонь. Тогда не придётся вынимать обе руки из нагретых карманов и клацать кресалом по кремню. Я разворошил золу. Есть! Тускло мигнули две красные точки. Положив на них ком сухого мха и охапку коротко нарубленных веток, я уселся за свой письменный стол и, наблюдая за растущим столбиком дыма, принялся ждать обещанных неприятностей.

На столе белел раскрытый дневник. Я взял перо, соскоблил с него ломкую плёнку засохших чернил, ткнул в чернильницу и вывел: «Бристоль». Потом сегодняшнее число: «Пятое сентября 1777 года».

Счастливым был год для меня. Три семёрки… А вот день будет с нехорошим сюрпризом, уж точно.

Внизу, под расположенным в мансарде кабинетом, понемногу просыпался мой дом. Мэри Бигль, вдова Уольтера Бигля, воцарилась на кухне, и моего лица достигли ниточки аромата свежего кофе. В коридорах послышалось короткое, невнятное слово, и звук этого голоса заставил замереть моё сердце. Из ванной донеслись жестяной стук таза, плеск воды и попискивание: встали дети – Алис, Уильям и Мартин. Прозвенел колокольчик – пришёл угольщик. Снова послышался голос Эвелин. Негромкий утренний рокоток в столовой. Раскрылась дверь (я услышал, как на улице по булыжнику прогрохотали колёса чьей-то повозки) – захлопнулась дверь: дети умчались по своим важным делам. Тишина. Сладкий плен одиночества.

Так заведено: пока я в кабинете, меня не потревожат, никто и ничем. Разве вот это единственное – негромкий одиночный стук в дверь. Я встал из-за стола. Подошёл к камину, положил в расплясавшийся огонь сосновых полешек. Вдоль стены, заставленной шкафами с книгами, прошёл к двери, открыл её. За ней, у лестничных перил притаился столик на колёсиках. Чашечка кофе исходит горячим паром. На овальном блюде – полоски сыра, жёлтый кубик масла, несколько маслин, отваренные креветки, ветчина, листья салата в крупных каплях воды, окорок, долька лимона. Тарелка с поджаренными белыми хлебцами. Кружка с пивом. Судок с красным соусом. Салфетка из выбеленного хлопка. Нож. Вилка.

Что ж, если ожидать от жизни обещанных сном неприятностей, так с комфортом. Я вкатил столик в кабинет, запер дверь, опустил ключ в карман, подложил в камин толстую чурку, сел завтракать.

И вот, кажется, началось! Быстрый топоток на лестнице, осторожная возня у двери. В замочную скважину вставляется ключ, хрустят и щёлкают пружинки в замке, открывается дверь. Это мой младшенький, шестилетний Мартин. Кроме меня, только у него имеется ключ, но и ему разрешено входить сюда лишь в исключительных случаях. Если читающий эти строки не очень болтлив, то я признаюсь: Мартин прибегает сюда плакать.

Он входит, человечек с большой круглой головой и тонкими ножками, притворяет дверь, отворачивается к книгам. Следуя негласному уговору, я молча выхожу из кабинета. Проходя мимо, успеваю заметить ссадину на локте, краснеющую сквозь порванный рукав, вспухшую губу и добротный, полновесный синяк.

Внизу меня встречают любовь и тепло. Эвелин, моя милая жена, подходит сказать мне «доброе утро» и наполняет мир теплом своих рук, ароматом волос и светом улыбки. Миссис Бигль, низенькая круглая старушка, спешит за моими уверениями, что завтрак был прекрасен. Восьмилетний Уильям, наш с Эвелин первенец, степенно подаёт мне руку (а кожа-то на костяшках пальцев содрана!). Алис, любимица, маленькая лиса, чистюля, умница, вцепившись ручками в мой пояс, принимается подпрыгивать, стуча деревянными башмачками, задрав ко мне свою очаровательную мордашку.

Все рады друг другу, все счастливы – казалось бы, всё хорошо! Но я-то понимаю, что идиллия призрачна. Дети находятся дома, хотя обычно в это время их ничем не заманишь с улицы. У Эвелин тень заботы в глазах. Да и крыса просто так не приснится.

– Давайте-ка, – произнёс я, – перестанем делать вид, что ничего не произошло. Давайте устроим семейный совет, прямо сейчас.