Остров Головорезов

Есаул размахнулся и от души врезал по черной балаклаве. И тут же пожалел об этом – бандюга подставил под удар лоб, у Николы заныли разбитые костяшки кулака. Ведь знал же, старый дурак, что в драке лучше бить открытой ладонью. Ну ладно!

Локтями Никола ударил по бедрам бандита, тот расцепил ноги, и Дорофеев тут же вскочил. Черный сбил его подсечкой и уселся сверху, пытаясь задушить. Бедное горло саднило дико, сил терпеть не было.

Краем глаза Никола увидел, как из «уазика» выскочил Данила – в одних трусах и с автоматом наперевес. С перепугу и недосыпу хорунжий лупанул длинной очередью – и, разумеется, промазал. За спиной у него нарисовался еще один черный – схватил Данилу пятерней за глаза, запрокинул голову и полоснул по горлу.

Данила упал и даже не захрипел.

Никола напрягся из последних сил, сопротивляясь удушению – сейчас должен был проснуться весь лагерь, но никакого движения вокруг не наблюдалось.

«Оглохли они, что ли», – угасающим сознанием удивился Никола – и тут до него дошла страшная правда: некому было просыпаться.

Загадочные люди в черном перерезали всех.

«Двое в черном, – пронеслось в голове у Дорофеева, – листонош тоже было двое! Неужели это…»

Лишенный кислорода мозг наконец-то отключился, и есаул казачьего войска Никола Дорофеев умер. Поэтому он не узнал, что к нападавшим присоединился третий человек в черном, чье лицо скрывалось за искусно выкованной серебряной маской.

* * *

В гареме хана Арслана Гирея Второго после полуночи наступала тишина. Укладывались спать даже самые непоседливые наложницы, понукаемые старшими женами, разбредались по кельям евнухи, прекращал бренчать на гитаре невольник-музыкант, возвращался в свои покои сказитель по прозвищу Телевизор. И даже охрана, грозные янычары, начинали потихоньку кемарить на постах – спокон веков дежурить в гареме означало для янычар хорошенько выспаться на работе, потому что ну кому в здравом уме и трезвой памяти придет в голову нападать на гарем?

Никаких государственных секретов жены и наложницы хана не знали, сам хан здесь бывал редко – все дела, дела, все некогда, а когда есть время, проще вызвать кого-то к себе в покои, чем приходить в курятник лично и выслушивать кудахтанье почти сотни сексуально неудовлетворенных цыпочек. В общем, с точки зрения захватчика, буде таковой отыщется, гарем был не целью, а добычей.

Вот и дремали янычары, поставив автоматы на предохранители и спрятав традиционные ятаганы в ножны.

Спали наложницы вповалку – отдельных спальных мест младшему обслуживающему персоналу не полагалось, один общий матрас на десять-пятнадцать человек. На время сна были забыты дневные распри и дрязги, девушки сопели и обнимались, чтобы было теплее, ночи в этом году в Бахче-Сарае стояли холодные.

Спали любимые жены Арслана Гирея – было их пять, но особенно хан выделял двух, Диляру и Таглиму, за красоту, молодость и ум; чаще других приглашал он их к себе в спальню, что вызывало нездоровую зависть среди прочих. Диляра и Таглима, в свою очередь, терпеть не могли друг дружку, и всячески боролись за звание самой любимой, самой желанной, самой главной жены. Хан Арслан Гирей Второй об этом знал и всеми силами вражду между женами поддерживал, искренне полагая, что здоровая конкуренция между поставщиками услуг всегда на пользу потребителю.

Спал жирный, как и полагается, евнух по прозвищу Гусь, формальный глава гарема, он же – завхоз, он же – прораб, он же – внештатный психолог и жилетка для рыданий.

Замерло все в гареме. Замерло все до рассвета.

И только одинокая тень отделилась от стены, почти неразличимая на фоне узорчатого персидского ковра, и бесшумно двинулась в сторону опочивален жен. Шаги тени были медленны и плавны, как у ленивого кота.

Тень миновала посапывающих наложниц, не обратив внимания на обнаженные руки и ноги, торчащие из-под куцего одеяла, прошла мимо сопящих янычар. Возле одного из них, здоровенного амбала, спящего стоя, словно боевой конь, у дверей в покои жен, тень задержалась.

Янычар, огромный, как скала, прислонился к дверям, сложил руки на автомате и тихонько похрапывал. Если бы он стоял чуть левее, и выбрал бы в качестве точки опоры дверной косяк, а не саму дверь, тень бы не обратила на него особого внимания.

Но он стоял в дверях.

Тень шагнула к янычару, в руке черного человека сверкнул короткий клинок. Ладонью тень зажала рот несчастному охраннику, а ножом пырнула снизу вверх, под челюсть. Клинок пробил кость, пригвоздил язык янычара к небу и достал до мозга. Самым сложным для тени было удержать падающую тушу амбала и его автомат одновременно – чтобы ничего не загрохотало.

Тень справилась.

Уложив труп часового, тень переступила через него и вошла в женскую спальню. Здесь посапывала Диляра – пышнотелая блондинка лет тридцати, изощренная в искусстве любви. На мгновение тень замерла над спящей женщиной, потом убрала кинжала и вытащила небольшой флакончик.