Остров Беринга

— Нарекаю сей корабль именем Святого апостола Петра во имя Отца, и Сына, и Святаго Суха! Аминь! — По его знаку Беринг резким движением разбил о бушприт бутылку.

Ударила пушка, и моряки разразились приветственными криками. Лорку затопила гордость и радость: неужели случилось? Он знал, иногда и отцу не верилось, что великий путь все же приведет их сюда.

Много чего видел Лорка такого, чего и иным взрослым не вынести. И вся эта боль, весь этот труд всех окружавших его с детства людей были подчинены этой великой цели. Иной раз эта цель казалась несбыточной, а иной раз — бессмысленной и досадной, как писк комара над ухом. Иногда даже вовсе забывалась за неторопливым течением дней.

Но вот — сбылась! Глядя на этого стройного двухмачтового красавца, по строению и оснащению больше похожего на бриг, чем на пакетбот, даже не верилось, что он выстроен здесь, в этом далеком диком краю!

Командор подал знак, и матросы быстро разобрали веревки, удерживавшие «Святой Петр» на стапелях. Махина дрогнула, заскользила и плавно вошла в воду, вызвав новую волну громогласного «Ур-ра-а!». Отец Илларион грянул «Символ веры». Все подхватили, — ладно, вдохновенно. Лорка тоже запел, — знакомые с детства слова будто бы вылетали изо рта сами:

…Исповедую едино крещение во оставление грехов.
Чаю воскресения мертвых
И жизни будущего века…
Аминь.

* * *

— Немчура, немчура, уходи со двора!

Трое чумазых мальчишек стояли перед Лоркой строем, глумливо ухмыляясь.

Михайла Плетнев был белобрысый, как сам Лорка, двое других — братья Рогатовы, — чернявые, с явной примесью местной крови.

Лорка понимал, что так просто не отделается. Вот уже два года, — с тех пор, как Антон Беринг уехал с матерью обратно в Петербург, эта троица ему нигде прохода не давала. А сегодня они наверняка стояли в толпе «острожан», собравшихся поглазеть на торжество. Острожанами звали тех, кто селился в Косом Острожске, в трех верстах от порта и Экспедичной слободы, где жили в основном корабелы и участники экспедиции. Острожск стоял тут уже лет сто, и жители его считались «коренными», а «слободчане» — пришлыми, несмотря на то, что грамотою им было придано «Охотское Правление». На памяти Лорки «коренные» и «слободские» постоянно дрались, а в последнее время эти трое были у «коренных» заводилами. А уж пройти мимо него сейчас, когда он в новенькой форме!

— Убирайтесь в свой острог, чучелы! — рявкнул в ответ Лорка, покрепче зарываясь каблуками в землю. Знал — сейчас налетят. И налетели!

Прежде чем он упал, ему удалось впечатать кулаком Михайле в челюсть. Тот по-поросячьи завизжал и осел на землю рядом, пока Рогатовы сшибли Лорку на землю и принялись остервенело пинать. «Только не по голове, только не по голове!» — Лорка на этот раз почти не сопротивлялся, прикрывая лицо руками, — он теперь в команде, негоже ему перед командором и командой с разбитой-то рожей показаться! Не до гордости: едва стервецы, изумленные скорой сдачей, чуть остановились, Лорка мухой полетел к дому. Братья бросились было преследовать, но быстро отстали — выдохлись, пока лупцевали Лорку. Это ему и было надо.

«Ушел!» — Спину и живот жгло от свежих ссадин, руку он до крови рассадил о плетневскую челюсть, но лицо — лицо Лорка спас, и это главное. В другой раз он бы дрался до кровавых соплей, до швов над разбитой бровью. Но не сейчас. Только не сейчас!

Дом их чуть поодаль, у самой дороги на Острожск, на косогоре, и Лорка запыхался, пока бежал. Однако едва он собрался сигануть в щель за амбаром, ворота открылись. Отец! Пришлось спрятаться за углом и ждать, потихоньку выглядывая. Отец был с командором. Лорка слышал, как они прощались. Иван Иванович был частым гостем у них, особенно после отъезда Анны-Кристины и Антона с Аннушкой. Лорка знал, что сейчас отец проводит командира до дороги, а потом вернется, — и надо бы проскользнуть, пока не вернется. Лорка уже собрался было высунуться, чтобы поглядеть, и чуть не натолкнулся на капитан-командора.

— Ой!

— Эт-то что еще такое, юнга Ваксель? — Командор, заложив руки за спину, как на смотре, грозно оглядел висящую лохмотьями окровавленную рубаху, — еще утром она была целехонькой, белоснежной!

— Подрался, — неохотно признался Лорка, переминаясь в пыли.

— Не знал я, что ты такой задира…

— Они первые полезли!

— Что ж, вот так просто и полезли?

— Вот так просто! Разве ж им кто указ? Раз я немчура — значит, можно и нужно! — со злостью выкрикнул Лорка.

Беринг нахмурился.

— Ах вот, значит, как… А ты, значит, немчура, иноземец?

— А то нет? — зло сказал Лорка. — Раз за немчуру бьют!

— Бить-то могут за всякое, — прищурил глаз Беринг. — А иноземец ты или нет — это ты только сам сказать можешь.

— Как это?

— Вот скажи-ка мне, отец твой, он иноземец или нет?

— И… иноземец, — неуверенно выговорил Лорка.

— Почему?

— Дак он же… в земле шведской родился… — растерялся Лорка.

Беринг нахмурился:

— А какому отечеству отец твой служит — датскому или российскому?

— Российскому.