Читаем Остроумный Основьяненко полностью

Предвидение Квитки, что его роман встретит враждебный прием полностью оправдалось: письма, которые он писал Плетневу в апреле 1839 г., переполнены жалобами по этому поводу. „Насмешки во всеуслышание, домашние упреки (если не более) – это будет моею наградою! – иронически восклицал он. – А мне бы хотелось умереть покойно, чего лишусь, если самое прямое, благородное мое стремление показать, отчего у нас зло, будет осмеяно и преследуемо. Самоуверенность не в состоянии разогнать всех мрачных мыслей“[162]. Он предвидел, что „здешние домашние, ежечасно встречающиеся опекуны, дворяне, судьи, предводители, полицейские, советники, казначеи, содержатели пансионов и все поименованные характеры, коих лица, носящие звания сии, примут на себя, и я от них нигде покоя не найду“[163].

Едва выпуск альманаха „Новогодник“, напечатавшего крошечный отрывок из еще незаконченного произведения, дошел до Харькова, как эти предчувствия оправдались: „Все спрашивают меня: на кого я метил? Не на того ли, не на другого ли? <…> А полиция что скажет? А мелкое дворянство? Ужас, ужас и ужас!“[164] К подобным опасениям он возвращается вновь и вновь: „…Выйдет „Столбиков“ – и вся ученая, губернская, чиновная, дворянская братия, здраво мыслящая, восстанет на меня и восстанет ужасно. Каждый из всех сих сословий, не входя ни в какие рассуждения, а о цели сочинения они и понять не могут, все восстанут против меня, начнут догадываться, на кого я метил, не похоже – они станут натягивать“[165].

Уже не стремление сделать роман приемлемым для цензуры, а страх перед „общественным“ неприятием произведения и, по-видимому, „дружеские“ советы осторожного Плетнева побуждали Квитку к переделкам его детища. Они вылились в значительные сокращения его текста: первая редакция задумывалась в восьми книгах, вторая состояла уже из шести, а последняя, которая и вышла в свет, – только из трех. При этом, несомненно, притуплялась сатирическая направленность романа, но дошедший до нас материал не позволяет установить подлинную меру этого процесса. Конечно, очень значим сам факт, что выразительный, обращающий на себя внимание самой фамилией „Пустолобов“ был переименован в ординарного „Столбикова“, чем автор снижал типичность, универсальность, распространенность „пустолобовщины“ как социального явления.

Квитка словно приглушал язвительность своей иронии. Первая глава, которая раньше называлась „Глава первая, в которой со всей достоверностию описывается о знаменитом происхождении древнего, благородного рода Пустолобовых и как я остался сиротою“, была озаглавлена: „Глава первая о том, как я родился и как остался сиротою“. Отброшено было и „Предуведомление“, открывавшее вторую редакцию и акцентировавшее два момента: достоверность изображения: „Уверяю Вас, что я ничего не прибавил и не преувеличил; все было так, как я рассказываю, – и дело с концом“ – и цель, к которой стремился автор: „Не полезнее ли рассмотреть прежде всего, „для чего написано“, а ка5к написано – об этом всякий из Пустолобовых скажет свое мнение; итак, если написано для пользы, то… и довольно“[166].

Был момент – переживаемое им состояние Квитка подробно объяснял Плетневу в письме от 1 февраля 1841 г., – когда он было решил „„Столбикова“ вовсе не выпускать и скрыть его от света“. Плетневу, однако, удалось его переубедить. Первый номер „Современника“ за 1841 г. был почти полностью посвящен Квитке, в числе прочих произведений которого были напечатаны пять глав „Столбикова“ с редакционным предисловием, в котором, в частности, говорилось:

„До сих пор читатели „Современника“ в каждом № находили Повести г. Основьяненка. Их красоты неподдельные – истина жизни, разнообразие и верность в характерах действующих лиц, изумительная точность в очерках нравов, неистощимый запас благодарной и остроумной веселости, неподражаемый юмор, глубокие черты трогательной чувствительности, дух и направление чистой, возвышенной нравственности, оригинальный, самым положением и природою лиц определяемый слог – все постепенно содействовало, что автор возбудил всеобщий энтузиазм к своим произведениям. Справедливость требует сказать, что он в своем роде лучший писатель нашего времени. В новом своем романе „Жизнь и похождения Петра Степанова сына Столбикова“ (из которого получили мы для напечатания в „Современнике“ несколько глав, является он с новыми совершенствами. Роман – обширное поле для великого таланта. Это полная жизнь в ее поэтическом шествии, с бесчисленными отношениями, переворотами, эпизодами, это взгляд на горизонт обширный, где нация в определенную эпоху возникает в ярком свете с своими особенностями нравов, ума и невежества, пороков и доблестей, предрассудков и знаний“[167].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии