Остроумный Основьяненко

Более основателен другой упрек, который предъявлялся автору «Козырь-девки», – что развязка повести искусственна, малоправдоподобна[100]. Действительно, губернатора, сходного с обрисованным Квиткой, может быть, и удалось бы найти, но счесть такую фигуру типичной – никак. Однако и здесь решение, принятое писателем, может быть оправдано. Судебная система обличена в повести так язвительно и беспощадно, что если бы не надуманный хеппи-энд, она вообще могла бы не дойти до читателя.

В 1838 г. Квитка получил от цензора П. А. Корсакова письмо такого содержания: цензурный комитет через Корсакова предупреждал Квитку, чтобы он «остерегался <…> 1) выводить на осмеяние читателя губернаторов, генерал-губернаторов и сенаторов, 2) оскорблять шутливыми эпиграммами бородатый люд»[101]. Когда Квитка получил данное письмо, «Козырь-девка» была уже написана, но можно не сомневаться, что оно было не первым предупреждением подобного рода. Да и цензурные мытарства его первого романа, позднее получившего название «Жизнь и похождения Петра Степанова сына Столбикова», конечно, не изгладились из его памяти.

То, что Квитка начинает свою повесть «Сердешная Оксана» обширным вступлением, выдержанным в морализаторской тональности, привычно для его читателей и воспринимается ими как обычный, свойственный ему прием, который встречается в его творчестве неоднократно. Необычно то, что здесь, как и в «Божиих детях», оно не ассоциируется с основным содержанием повести.

Речь в нем – о родительской любви к детям, о том, что матери не тяжелы никакие труды, заботы, лишения, лишь бы тем могла она доставить им спокойствие, утеху, отвратить скорбь. Никак не готовит нас к будущему содержанию произведения описание характера вдовы Веклы Ведмедихи и сведения о том, что она скотину продала и начала жить деньгами, без дальних хлопот, тяжких для женщины, что когда умер ее муж Охрим, объявилась ревизия, как бранилась она с писарем и проч., и проч.

А повесть Квитки – совсем о другом, она перекликается по содержанию с «Катериной» Шевченко, о чем говорится в его письме к поэту от 23 октября 1840 г.: «А что „Катерина“, да-да, что Катерина! Хорошо, батенька, хорошо! Больше не умею сказать. Вот так-то москалики-военные обманывают наших девчаток. Описал и я „Сердешную Оксану“ точнехонько как и Ваша „Катерина“. Будете читать, как пан Гребинка отпечатает. Так-то мы одно думали про бедных девчаток и бузовировых (изуверских. – Ред.) москалей»[102].

С первого появления героини повести на ее страницах она овеяна ясно выраженной авторской симпатией: «А что же это за девка была? Беляночка, живая, проворная, ко всему скорая, на речах бойкая, против всякого учтивая, приветливая. Где она, там от нее смех и хохот, игры и забавы. <…> Если бы мертвый мог слышать, как она точит балясы, то и тот расхохотался бы; а о живых и говорить нечего, что, где она в беседе и ращебечется, там ложатся от смеха. На улице, на вечерницах, в колядке, наша Оксана всем перёд ведет; без нее не знали бы, что и делать. <…> А как бы весела ни была, но лишь увидит старца, калеку или потерпевшего от пожара, тут она оставит все, тотчас к нему, распытывает (расспрашивает), возьмет за руку, поведет к себе, накормит, наделит чем бог послал, дает на дорогу и проводит за село: только и видно ее, как она около бедности увивается, да все слёзочки утирает. Наделила, проводила, слёзки утерла… бежит… уже опять в беседе и опять верховодит по-прежнему: весела, жива, говорлива, как и была».

Вновь и вновь нагнетаются эпизоды и авторские характеристики с очевидным намерением представить Оксану в наилучшем свете. И вот – первое зерно будущего конфликта. Оксана делится с матерью впечатлениями, которое произвел на нее офицер, возглавлявший команду «москалей». «Да какой он, мамочка, разумный! Да как его все слушают! Что скажет, так все и поспешают делать. Когда крикнет на них, чтоб подняли ружья, то они, как раз и поднимут, даже забренчат все… Так весело, что не можно! А куда скажет им идти, направо или налево, только крикнет, так никто и не поспорит, стеною так и идут. То-то, я думаю, он разумный! А что уже красив, так и меры нет…»

Замечает мать странности в поведении дочери, не свойственную ей рассеянность, когда она что-то говорит или делает невпопад. А красавец-офицер все нейдет у нее с ума: «Уж так это голос! Как станет перед ними, то словно орел!.. Сам же высокенький, пряменький как стрелочка, усы есть небольшие, красивенькие… собою чернявый…» Вскоре и офицер обратил внимание на девушку, состоялось их знакомство, он стал восхищаться ее красотой, «а она глаз не сводила с него, везде преследовала его взором, и сердечко в ней так и бьется, как рыбка, поймавшаяся на удочку; в душе ей так весело, превесело, что и рассказать не можно». Кажется, она встречает взаимность с его стороны. Он говорит ей: «Я красивее тебя не видал нигде… и полюбил тебя… крепко полюбил! – и, взявши ее за руку, сказал тихонько: – Только полюби меня, я сделаю тебя счастливою».