Остёр на язык (СИ)

— А в воскресенье горланил о «желании вздрочнуть». Начитался, перед тем как приехать?

— Матчасть вызубрил вдоль и поперёк.

— Друг, у меня впечатление складывается, что ты меньше моего хочешь услышать эту штуку, — без зазнайства говорит Стас и машет листком перед моим лицом.

— Ну-у-у, ты знаешь, там обо мне. О таких страшных интимных подробностях…

— Ты кого пытаешься обмануть?

— Блять, устоявшийся образ.

— Давай я спокойно прочитаю, а ты потом?

— Ладно, — горланю и отъезжаю к малолеткам за уроками, которые я упустил в своей более юной юности.

Полвечера катаюсь, другую половину провожу со знакомыми. Домой возвращаюсь к одиннадцати. Только учебники на столе напоминают о письме. Я был бы рад забыть о нём.

В моём праве не читать его, не видеть и сжечь, но отчасти я заинтересован: что дрочильщик мог написать? Что ему надо сказать мне, после того, что он сделал своим причиндалом?

Я хочу и не хочу прочитать.

На размышления трачу полчаса. Эти полчаса я сражаюсь с «за» и «против» – обе стороны настолько желательны для меня, насколько неприемлемы.

«Я, бла-бла-бла. О причинах произошедшего, они имеют личный характер (означает «личный» – сталкерский или психически ненормальный?), и, если это возможно и Вы заинтересованы, я хотел бы обсудить их с Вами наедине.»

Ниже номер телефона, но я скомкиваю лист и кидаю его в угол комнаты раньше, чем определяю мобильного оператора.

Кем он себя возомнил? Наедине? Этому похотливому стыд ни в какой форме не доступен?!

Я пылю.

***

— Вы представляете?! Каким непрошибаемым надо быть? — я не могу унять себя и почти ору в кабинете Александра Владимировича. — Недели не прошло, а он уже готов обсудить со мной причины, мать его, личного характера. Я в ахуе.

Руки трясутся, лезут в карманы, будто найдут там сигареты. А их нет. Закончились. Выкурил все за пять перемен – меня трясло, злоба не утихала, лаял на всех, как бешеная псина (Денису досталось больше всего внимания). Еле выдержал уроки, а потом, бегом, к Александру Владимировичу.

Куда мне девать звериное негодование?

Я был бы рад избить этими чесоточными руками морду дрочильщика. Уверен, мне бы это здорово помогло.

— А что ещё тебе могло бы помочь? — спокойно спрашивает Александр Владимирович.

— Его исчезновение. Из моей памяти. Забыть и не вспоминать.

— Но на данный момент, я думаю, ты понимаешь, что это невозможно.

— Понимать – понимаю, а что делать?

— Ты бы мог позвонить ему и сказать, что чувствуешь. По-моему, сложилось вполне удачно, что ты можешь связаться с ним.

— Да, но… я бы не хотел. Достаточно, если бы этого извращенца просто не было.

Тишина встаёт резко, как по нажатию клавиши.

— Звучит так, словно ты избегаешь его.

Слова Александра Владимировича бьют метко.

Я замираю, опустив глаза, в сторону от кофейного столика. И дышать становится вязко.

Я понимаю, почему он говорит так, но вижу другую ситуацию. Но такую же, где я избегал. Мне нужно было избегать, а Коля смотрел. На меня. С надеждой, тревогой, он ждал, когда я откроюсь и расскажу. Он ещё верил мне. В меня. Верил в дружбу, которую я променял на безопасность.

«Ты мне неприятен. Вызываешь отвращение», – эти слова колом встали поперёк мыслей и образов, где в его глазах остывали едва тёплые ожидания.

Мои руки настолько слабы, что я не могу их сжать.

— Вадим? — спрашивает Александр Владимирович. — Как ты? Тебе, кажется…

— Всё в порядке, — спешу оправиться, — я немного удивился вашим словам, но… они справедливы. Надо же. До чего докатился. Сам решил его избегать. На днях только и делал, что поливал его, а теперь думаю, как уйти подальше.

— Тебя беспокоит что-то ещё?

— Нет, — отвечаю с улыбкой, но чувствую себя отвратительно. Потому что старые воспоминания поглощают, как новые впечатления, и свисают тяжёлой грязью.

«Ты мне неприятен». Это сто тысяч раз так.

— Время у нас заканчивается, — замечает Александр Владимирович, — как ты себя чувствуешь?

— Обескураженно. Я подумаю, о чём мы говорили, и зайду к вам отчитаться.

— Я могу быть уверен, что сейчас ты уйдёшь и с тобой ничего не случится?

— Можете. Если что, позвоню вам посреди ночи и изолью всю душу в уши. Да так, что слышать потом не захотите.

— Попробуй, — улыбается Александр Владимирович. Я тоже.

Но когда выхожу из кабинета, нет сил держать лицо.

Я выдохся.

========== 5. Четверг, 25.04 ==========

Прусь к станции и отгоняю мысли.

Не люблю, когда что-то задаёт тон тех времён. Не люблю потому, что начинаю вспоминать, каким дерьмом являюсь. От этого хочется убежать сильнее, чем от дрочильщика. Дрочильщик на фоне этих мыслей – пылинка, которая затирается всплеском разочарования.

Выходит, он не стоит и части моей злости. Он оказывается чем-то совсем нелепым и пустым.

Усмехаюсь и смотрю в сторону. В витрину бутика.

Выгляжу не так паршиво, как тогда. В состоянии перетерпеть себя.

— Нарцисс не наглядится на себя?

— Могу себе позволить. Как и сигареты, — оборачиваюсь и вижу Гошу.

— Да-да, твоя взяла.

— Наверняка, комментарий не с первого раза придумал?

— За идиота меня держишь?

— Ни в коем разе.

— А что за интонация?

— Меняю характер.

— Думаешь, это поможет тебе?

— С чем?

— С общением.