Царь Василий, конечно, не оставляет попыток уравнять в правах всех жителей Гардарики, и теперь детей без дара запрещено душить шнурком в день первой инициации, а обрётших разум навий надлежит ставить на учет и обеспечивать работой. Некоторые на этом поприще умудряются достичь неслыханных высот. Так, господин царский казначей совершенно определенно являлся упиром и страшно гордился тем, что может пить кровь подданных на совершенно законных основаниях. Однако до сих пор мало кто из людей горит желанием обзавестись в качестве прислуги девкой – самоубийцей, душа которой даже до реки Смородины добраться не смогла.
От того местная «хранительница» дома, исковерканная, озлобленная, отягощенная грузом вины навка, жрала все подряд, и меняла свое мертвое тело в попытке подстроиться под новые реалии. Только вот у несчастной не было связи с живыми. Друзья, родственники, любимый или недруг, повинный в смерти. Никого, к кому можно было бы прицепиться и тянуть, жизнь, медленно сводя с ума. Бедняжке пришлось перебиваться магическими отходами и остатками эмоций, прилетающих со двора. Так бы и исчахла вся, сделалась бестелесным духом, если бы в дом не вселился Велимир. Первую ночь он промаялся, слушая вопли, стенания и скрип половиц, а на следующий день купил мешок кудели, веретено расписное и сложил у печи. Ночь прошла тихо, а поутру маг обнаружил кривенькую нитку и кикимору, глядящую на него глазами, полными обожания. На том и сошлись. Кикимора стала помогать по дому: готовить, стирать, мести полы, а Велимир кормить ее чужими страхами и печалями. Благо и первых, и вторых с работы он приносил предостаточно.
Она встала на кровать коленями и потянулась к стулу за чулками. Взгляд упал на висящую рядом завеску. С той натекла добрых размеров лужа. Надо вытирать, а потом искать место во дворе, где на осеннем солнышке можно высушить горе-передник. Да так, чтоб Велимир не увидел, иначе стыда не оберешься.
Невольно всплыл вчерашний разговор в магмобиле.
— Так, что ты про свадьбу баяла душа моя? Или шутки шутила?
— Какие ж тут шутки, — она взяла мужскую руку в свои, поднесла к губам, подышала на холодные холеные пальцы, невольно оттягивая начало разговора, — я как получила то письмо, что ты мне прислал накануне осады, так места себе не находила. Столько раз перечитывала, что наизусть выучила. И где ты меня замуж звал, и где приехать просил, и где бежать предлагал. Но кому, как не мне, знать, насколько дорога тебе твоя работа, да и от царя-батюшки нашего не скроешься. Серебряное блюдечко с наливным яблочком вмиг меня покажет, где бы я ни схоронилась. Стоит только пожелать.
— Спасу нет от этих Смогичевых приспособлений, — презрительно хмыкнул жених, и Василиса удивилась колкой обиде, что царапнула ее.
— Все, верно, — тем не менее поддержала она Велимира, — я тогда измаялась вся, измышляя, как бы осуществить все по уму.
— О, Перун-громовержец! Вася, ты хоть бы мне весточку послала, что согласна. Я ж думал, что предложением своим испортил все. Отвадил тебя. И не шутил я про побег. Есть место одно, где власть твоего батюшки достать не может. Северный феод, застава, что стережет Калинов-мост. Я узнавал, там всегда не хватает людей. А лекарей и подавно в глаза не видели. Нас бы приняли.
Василиса потупила глаза. Конечно, Велимир сначала нашел выход, а потом позвал ее с собой. Но он не мог о таком написать в письме, а она по обычаю своему принялась искать решение сама. И ведь справилась не хуже жениха. Теперь на Заставу ехать не надо. Да, столица для них закрыта, но Гардарика — это не только Китеж златобашенный, есть и иные города.