Останься со мной навсегда

— Плевать я хотел на то, что говорил тебе доктор! — резко перебил ее он. — Я знаю Веронику лучше чем кто бы то ни было — лучше, чем ты, и, конечно же, лучше, чем доктора. Тебе это может показаться странным — мы провели вместе всего лишь шесть недель. Но поверь мне на слово, Констанс: я знаю о твоей дочери многое, чего не знает о ней больше никто. Наверное, все дело в том, что мы с ней очень похожи… — Некоторое время он молчал, глядя, как капли дождя растекаются по переднему стеклу машины. — Конечно, прежде, чем разъяснять ей, кто она такая, я должен добиться ее доверия. Сейчас я в ее понимании всего лишь посторонний человек, и она не станет прислушиваться к моим словам, пока не убедится, что может мне полностью доверять. Только тогда я смогу внушить ей, что она — не кто иная, а Вероника. А потом… потом я объясню ей и все остальное тоже — и она поймет, что просто оказалась жертвой невольного обмана. Но даже тогда вряд ли ей захочется возвращаться в мой дом. Поэтому я решил сразу увезти ее отсюда.

— Куда ты собираешься ее увозить? — спросила Констанс, распахивая дверцу машины.

— Куда-нибудь, — уклончиво ответил он, пожав плечами. — Мы просто поедем путешествовать и остановимся там, где ей понравится. Вряд ли мы когда-нибудь вернемся в Рим. И знаешь, мне совсем не жаль уезжать отсюда. В конце концов, земной шар не такой уж маленький, наверняка на нем найдется место, где люди… — Он на секунду умолк и посмотрел в беспросветное серое небо, нависшее над городом. — Где люди могут быть счастливы.

В эту минуту он очень сомневался в том, что есть на свете такое место, где он и Вероника смогут обрести свое утраченное счастье.

— В ее мозгу произошли необратимые процессы, синьор дель Соле. Она больше никогда не станет прежней. Я говорю вам об этом сейчас, чтобы вы не лелеяли пустых надежд.

— Это не пустые надежды. Я уверен, Вероника очень скоро выйдет из этого состояния самообмана и станет самой собой — и плевать я хотел на вашу чертову психиатрию.

— Вы называете это самообманом, синьор дель Соле, но на самом деле это называется иначе…

— Как же это называется, доктор?

— Пожалуйста, присядьте, синьор дель Соле, и выслушайте меня спокойно. Вы хотели узнать мое мнение относительно состояния нашей пациентки, и я сейчас изложу вам все, что думаю об этом редком, чтобы не сказать уникальном, случае в истории психиатрии. Мои коллеги, которые вместе со мной наблюдали за мисс Грин в течение этих трех недель, пришли к тем же выводам, что и я.

Пропустив мимо ушей приглашение доктора присесть, Габриэле остался стоять перед столом, за которым сидел профессор и три его ассистента. Профессор и его ассистенты долго совещались между собой, закрывшись в кабинете, прежде чем пригласить его и родителей Вероники войти. Сейчас Констанс и Эмори, сгорбившись, сидели на кожаном диване в углу. Констанс беззвучно плакала. Эмори не плакал, но выражение безысходной скорби на его лице было хуже всяких слез. Оба, судя по их виду, были убеждены в том, что доктора не могли ошибиться и что болезнь их дочери действительно неизлечима.

За окнами накрапывал дождь. Конец августа в этом году был очень дождливым — лето плакало, уходя.

— Суть проблемы, синьор дель Соле, состоит не в том, что наша пациентка не может вспомнить, кто она такая, — продолжал профессор. — Если бы дело было только в этом, мы могли бы назвать это амнезией, наступившей вследствие сильнейшего нервного потрясения, и надеяться, что память со временем вернется к ней. Но мисс Грин не просто забыла о том, кто она на самом деле. Она отождествляет себя со своей матерью, то есть с миссис Грин, в девичестве мисс Эммонс. По каким-то загадочным причинам она зациклилась на юности своей матери и пребывает в полнейшей уверенности, что ее зовут Констанс Эммонс, что ей сейчас двадцать лет и она приехала в Рим сниматься в главной роли на Чинечитте. Хотя, наверное, причины, побудившие нашу пациентку отождествлять себя со своей матерью, не так уж загадочны, как это может показаться на первый взгляд. Мы подозреваем, что ключом к разгадке является дневник миссис Грин, в котором она, исходя из ее же слов, описала связь, некогда существовавшую между нею и вами, значительно приукрасив некоторые детали…

Громкий стон, донесшийся со стороны дивана, заставил профессора умолкнуть. Взгляды всех обратились к Констанс, которая теперь рыдала взахлеб, закрыв лицо руками.

— Не надо, доктор, не пересказывайте содержание ее дневника, — поспешно проговорил Габриэле. — Констанс, то есть миссис Грин, уже сама рассказала мне о нем достаточно много, чтобы я мог понять, как сильно это должно было травмировать…