Для сегодняшнего спектакля наряд я выбрала тщательно. Простая белая рубашка эффектно смотрелась в прошлый раз – особенно расцвеченная алыми каплями крови. Для сегодняшнего шоу я создала другой образ – хрупкий и женственный.
Тем ярче будет контраст, тем сильнее изумление!
Именно поэтому, собираясь в клуб владельцев алабаев, я надела легкое темно-синее платье, оставлявшее открытыми шею, ключицы и руки, подчеркнула запястья тонкими браслетами, а волосам позволила свободно струиться по спине.
Итак, декорации собраны, актеры на своих местах, шоу начинается.
Девочку я увидела минут через пятнадцать.
Она стояла под пальмой, держала в одной руке поводок, другой подносила к уху мобильный. Я узнала ее – фотографии, предоставленные Володей, вполне отражали реальность.
Довольно высокая для тринадцати лет, тоненькая, хрупкая. Еще по-подростковому неловкая, но изо всех сил старающаяся казаться взрослой. Одни босоножки на высоких каблуках чего стоили. Ее ноги смотрелись в них какими-то ломкими, неуклюжими. Казалось, они вот-вот неловко разъедутся в стороны, как у новорожденного олененка Бемби, и девочка шлепнется на идеально выстриженный газон. Лицо у нее было неправильное – чуть курносый нос, крупный подвижный рот, маленький подбородок – но удивительно обаятельное. Доставшиеся ей от отца большие темные проницательные глаза придавали ему какое-то не по детски вдумчивое выражение.
Девочка – «Светлана», – вспомнила я, болтала с кем-то по телефону, небрежно теребя поводок.
Ситуация складывалась очень благоприятно для меня.
Я быстро поискала глазами отца Светланы.
Ага, вот и он – главный герой сегодняшней пьесы.
Олег стоял чуть поодаль, беседуя с уже знакомым мне краснолицым мужчиной. Благодаря собранному Володей досье я знала, что это его заместитель – Ромашов.
А этот что здесь делает? Срочное дело?
Значит, Радевич не может оторваться от службы даже в краткие часы встреч с единственной дочерью? Не поэтому ли у девочки такой надутый недовольный вид?..
Я убедилась, что Радевич стоит достаточно близко, чтобы оценить представление, которое вот-вот будет для него разыграно, но в то же время – не настолько близко, чтобы успеть вмешаться, нашарила в сумочке мобильник и, не глядя, нажала кнопку, отправляя заранее набранное сообщение.
Состояло оно всего из одного слова «Фас!» – и должно было означать старт операции.
В ту же минуту проходивший по соседней дорожке старик в светлом костюме вдруг оступился и выронил из рук огромный фотоаппарат, который с грохотом рухнул на мостовую, разлетевшись на осколки. Девочка, вздрогнув, оглянулась и выпустила из рук поводок. Собака занервничала, а я, поравнявшись с девочкой, будто бы случайно задела ее плечом.
Этого было достаточно.
Коротко рыкнув, алабай ринулся на меня!
Конечно, у меня не могло быть полной уверенности, что алабай бросится на меня. Я положилась на то, что собака молодая, не очень хорошо выдрессированная, а девочка-хозяйка – не слишком внимательна.
И это сработало.
Я умела обращаться с крупными собаками. Меня этому учили профессионалы, учили долго и настойчиво.
Но все равно мне в ту секунду на миг стало страшно. На меня летела мощная здоровенная зверюга, которая, встав на задние лапы, должно быть, оказалась бы с меня ростом.
Яростные глаза, оскаленная пасть, клыки…
Пастушья собака, натренированная бросаться на хищника и молниеносно душить его мощными лапами.
Вот только…
Этот страх я однажды уже победила, и с того дня он навсегда утратил для меня свою парализующую силу. Я трезво оценивала ситуацию, осознавала всю ее опасность и действовала точно и умело. Я быстро повернулась к собаке, на всякий случай загородила грудь и горло локтем – просто, если не сработает, если я не справлюсь.
И в то же время я была искренне уверена, что все получится.
Я смотрела на животное твердо и властно, как меня когда-то учили. «Ты – зверь, стоящий выше по иерархии, более крупный, сильный, умный. Более уверенный в себе. Ты должна подчинить, показать, что имеешь на это право, и тогда собака послушается, признает тебя, прижмет уши и ляжет у т твоих ног».
– Стоять! Фу! – истошно закричала девочка.
Вокруг все зашумело, загудело.
Краем глаза я увидела, как рванулся ко мне Гриша, на ходу соображая, куда пристроить щенка. Я же твердо посмотрела в налитые кровью собачьи глаза и, держась спокойно и уверенно, негромко произнесла:
– Стой!
И Олан, уже прыгнувший вперед, чтобы вцепиться мне в горло, вдруг прямо в воздухе изменил траекторию прыжка и приземлился у моих ног, скребя лапами выложенную плитками дорожку. Он тяжело дышал, фыркал, кося на меня круглым горячим собачьим глазом, и явно нервничал, не понимая, что это с ним произошло. Почему вдруг он, еще секунду назад готовый повергнуть противника, вдруг послушался его команды и не решился наброситься.
Бедняга!
Мне вовсе не хотелось лишать его собачьего жизненного равновесия. В конце концов, к собакам я всегда относилась лучше, чем к людям.
Но что поделать, дружок… Ничего личного.
– Вот, молодец, – негромко произнесла я, – умница. Хороший мальчик. Хороший, красивый, умный мальчик.