Останься со мной

— И что дальше, Демид? Что меня ждет? Роль комнатной собачки, которой никуда нельзя выйти без присмотра? Потому что…да мало ли почему. Раньше бы сказала, что сама могу влезть в какую-нибудь клоаку, а теперь понимаю, что кругом полно желающих помочь в этом. Потому что у вас так принято — грызть друг друга.

— Лер, хватит. У тебя сейчас сильный стресс. Тебе надо остыть, успокоиться. Ты иди, отдохни, я не буду мешать.

— Демид, ты смеешься? Какое отдохни. Меня трясет всю, даже зубы стучат. Слышишь?

Я ни черта не слышу, только грохот собственного сердца, которое решило словить тахикардию. Вознесенская с трудом сглатывает, неосознанно прикасается пальцами к горлу, будто ее что-то душит и не в силах выдержать мой взгляд, прикрывает глаза. Тяжело, надсадно дышит, собирается духом и снова смотрит на меня. Только выражение уже совсем другое. И мне оно не нравится.

— Демид… Я не жалею, что тогда встретила тебя. Это было здорово, — ее губы дрожат, растягиваясь в скованной, обреченной улыбке, — чертовски больно, но здорово. Иногда ты был таким…настоящим, и эти моменты со мной останутся навсегда.

Проклятье. Она же прощаться вздумала.

— Лера, погоди…

— Нет, Дем, это ты погоди. Дай я скажу. И за Макса тебе спасибо. Хотя по иронии судьбы, это Воблу твою за него благодарить надо. Мы ж его тогда в камере заделали. Помнишь? — горько смеется, — такая вот тюремная романтика.

Прекрасно помню, как тогда, три года назад, сорвался перед тем, как окончательно поставить точку. Теперь точку пыталась поставить она сама.

— Я понимаю, что никуда от тебя не деться. И обещаю не делать глупостей. Сбегать не буду, прятаться тоже. Если вдруг захочешь пообщаться с сыном – общайся. Если нет, то настаивать и приставать не буду.

Я впервые вижу ее настолько… взрослой. Уже не девчонка с ветром в голове, а молодая женщина, у которой за плечами уже есть опыт, причем не всегда приятный. Причем исключительно по моей вине.

— Я там ничего не придумала, — указывает взглядом на потолок, — ты сам, по своему усмотрению сделай, как тебе удобно. Сильно не заморачивайся, мы не привередливые. Если вдруг, когда-нибудь приедем, то главное, чтобы кровать была, где его поспать уложить.

Если вдруг…когда-нибудь… Она не видит меня рядом с ними.

Надо что-то сказать. Срочно выбить ее из этого состояния, а я не могу. Меня никогда в жизни не бросали. Да, расставался с барышнями, иногда достойно, иногда некрасиво. Некоторые орали, рыдали и проклинали меня, громко хлопая дверями. Но мне пофигу было. Отворачивался и тут же вычеркивал из своей памяти любые воспоминания о них. Но к тому, что однажды будут пытаться вычеркнуть меня самого, я оказался не готов.

— Лер, не говори глупостей.

По ее кривой усмешке, понимаю, что опять не то. Я не умею разговаривать по-человечески, не обесценивая чужие слова и порывы, не выставляя свою позицию, как единственно правильную.

Решимости во взгляде Вознесенской становится еще больше.

— Я была готова бороться за тебя тогда. Три года назад. Мне даже казалось, что тебе это нужно. А сейчас понимаю, насколько большой дурой была. Вы как акулы в огромном бассейне, грызете друг друга, рвете на куски. Это твой мир, ты знаешь его правила, и чувствуешь себя в нем прекрасно. Здесь твое место. Среди вот этого всего, — делает широкий жест руками, — Ты тут как король. Самая большая акула.

Последнее предложение получается даже с долей восхищения. Только оно не светлое и не радостное, а наоборот. Так восхищаются необходимым злом. Хищником. На которого смотрят издалека, а еще лучше по телевизору, но не хотят видеть близко рядом с собой.

— Лер, ну какая акула. Я налажал по полной с Эльвирой.

— Что ж, — философски жмет плечами, — иногда женская хитрость оказывается эффективнее мужской силы. Смирись.

— Да не хочу я ни с чем мириться! Я хочу, чтобы ты рядом была…

Она игнорирует мой последний всплеск:

— Трясти грязным бельем на публику и кричать на всех углах о том, что у меня сын от Барханова тоже не стану. Алиментов мне не надо, но если надумаешь навещать, то прихватывай что-то из игрушек. Хотя бы мячик или плюшевого мишку. Так хотя бы начнет формироваться положительная связь между вами. Чтобы он знал, что ты есть и ждал…

Слушать размышления о каких-то связях, которые, по ее мнению, я иначе как своими бабками и сформировать не могу — тошно. Нет. Не так. Слышать это — больно. Этот чертов бесконечный день все-таки оказывается сильнее меня и пробивает в моей броне дыру размером с кулак.

Глава 23.3

Глава 23.3

— Я не хочу, чтобы ты уходила

— Это уже неважно, Барханов. Слышишь? Мне неважно, чего хочешь ты. Я о своем выживании думаю, и о том, чтобы обезопасить Максима.

— Ты думаешь, есть место более безопасное, чем рядом со мной?

— На другом конце света, — отвечает не задумываясь. И ей плевать на мои связи, возможности, деньги.

Мы подошли к той грани, когда я готов на что угодно, лишь бы удержать ее, а Лере этого не надо. Я чувствую, что мое присутствие ее тяготить. Она не смотрит на меня, старательно отводит взгляд, в котором плещется неприкрытая боль, упирается.