Остановка в городе

— Ну вот, тогда-то Лийда и разошлась, а что ей, бедняжке, оставалось, долго ли будешь обхаживать и кормить мужа другой женщины. Я бы поступила точно так же, — щебетала Альвина. — Лийда уже давно подозревала, что у Эльмара завелась какая-то девица. Я тогда не поверила, Эльмар такой тихий, да и глуповат на вид, но Лийда пристала — узнай, мол, что да как. Ну, показали мы Эльмара одной знакомой и через несколько дней он попался. Свинья, да и только, — продолжала Альвина.

«С какой стати она мне это рассказывает?» — спросил себя Альберт, и ему показалось, что и он выглядит сейчас глуповато, хоть бы пришла наконец какая-нибудь собака, — подумал он.

В доме кто-то закричал. Окно распахнулось, и резкий женский голос перешел на визг. Затем из окна в крапиву шмякнулась женщина. Она с плачем выбралась оттуда и осталась лежать у грядки. Окно с шумом захлопнулось.

— Вот ненормальные, живи с такими, — покачала головой Альвина. — Но ты не обращай внимания, через месяц они получат квартиру и переедут… Ты только представь себе, этот Эльмар похаживал к какой-то восемнадцатилетней девчонке, была бы еще красивая, так ведь кожа да кости, смерть ходячая.

Женщине было лет тридцать, она лежала на земле скорчившись, и ее рвало. Через двор брел большой, в коричневых разводах, кот. Окно снова распахнули. Аксель лег животом на подоконник, до половины высунулся из окна и стал звать кота. Кот испуганно огляделся вокруг и пустился наутек. Пришла бы, наконец, какая-нибудь собака, подумал Альберт.

— Тут Лийда устроила скандал. А Эльмар взял да и ушел к этой девчонке. Мужчины свиньи, — не унималась Альвина.

Рядом со столом пламенела клумба с маками. Альберт разглядывал маки и забор за ними, выкрашенный зеленой краской. В соседнем саду цвела сирень. Над цветами кружились пчелы. У Альвины красивый сад, подумал Альберт, не знаю, сказать ли ей сразу, что я не смогу так скоро вернуть долг, или не говорить: развязаться бы, наконец, с этим долгом… И почему она все время говорит об Эльмаре, могла бы вежливости ради этого не делать. Затем Альберту пришла в голову мысль попросить Альвину принести ему стакан воды. Как только Альвина уйдет, он подложит под ножку стола камушек, пододвинет чашку еще ближе к краю, Альвинино же кресло поставит так, чтобы, садясь, она коснулась стола. Ножка стола соскользнет с камня, и этого толчка будет достаточно, чтобы чашка упала и разбилась. Реликвии не станет. В следующий раз, когда он придет, Альвина не предложит ему этой чашки и не улыбнется: прошу, дорогой, пей из моей милой реликвии.

— Ты бы не принесла мне стакан холодной воды? — попросил Альберт.

Альвина ушла, Альберт подождал, пока за ней закроется дверь, затем быстро встал, подобрал с земли круглый камушек, приподнял ножку стола и тут, почти прямо на его глазах, чашка упала и разбилась вдребезги; он выругался и уставился на белые фарфоровые черепки, проклиная себя за то, что забыл убрать чашку с края стола, затем собрал осколки и швырнул через забор. Отодвинул плетеное кресло подальше от стола и закурил сигарету.

— Как ты можешь курить в такую жару? — подойдя, спросила Альвина, Альберт взял у нее стакан с водой и стал пить маленькими глотками.

— Прости, я нечаянно разбил твою чашку, — сказал он.

Альвина недоуменно посмотрела на него.

— Прости, мне очень жаль, это была такая красивая чашка, — повторил Альберт.

— А где осколки? — побледнев, спросила Альвина.

— Там, — показал Альберт. Осколки валялись на земле под сиренью. Осколок с ручкой застрял между веток, солнце светило прямо на него, и он сверкал. Альберт взглянул на Альвину: теперь съест меня заживо, подумал он. Однако Альвина в изнеможении опустилась в кресло, то и дело поглядывая на соседский сад.

— Я так любила эту чашку. Как реликвию, — сказала она. — Знаешь, кто мне ее подарил? — И она принялась рассказывать историю, которую Альберт слышал по меньшей мере раз пять или шесть.

Я последний идиот, думал Альберт, стараясь не слушать ее. Он разглядывал маки, по красному, налитому соком лепестку полз муравей, пчела улетела прочь. В густом от жары воздухе порхала бабочка. Внезапно Альберту стало жаль Альвину, он представил себе, как с наступлением ночи она перелезает через забор, как собирает при свете свечи или фонарика осколки чашки, как гладит их и пытается соединить.

— Несмотря на это, ты могла бы выйти за него замуж, — сказал Альберт для того, чтобы что-то сказать.

— Да, — попыталась улыбнуться Альвина, однако в глазах у нее стояли слезы. — Мне всегда мешала гордость. Всю жизнь. И я никак не могу преодолеть в себе это.

«Интересно, в чем, по-твоему, заключается гордость?» — подумал Альберт и увидел, что Аксель вылез из окна, пошатываясь, подошел к жене, долго смотрел на нее и, разведя руками, сказал: «Готова!»

— Что — готово? — не глядя на Акселя, поинтересовалась Альвина.

— Ты, старая, помолчи! — обозлился Аксель.

— Что ты с ней сделал? — подойдя ближе, запричитала Альвина.

— Я сказал — закрой пасть! — рявкнул Аксель.

— Оставь его в покое, — попытался удержать ее Альберт. — Ты же видишь, он пьян в стельку.