Особый отдел и тринадцатый опыт

— Блудом здесь пахнет и больше ничем, — вздохнул Кондаков. — Попал я в это самое Никарагуа под видом туриста, хотя на деле должен был обучать местных повстанцев минно-подрывному делу. Это уже потом выяснилось, что они никакие не повстанцы, а просто нанятые наркобаронами бандиты. Но мы как в то время людей оценивали? По занимаемой ими классовой позиции. Если они против американского империализма, значит, за нас. Разные там мелочи вроде пристрастия к людоедству или торговли кокаином во внимание не принимались… В связные мне досталась местная девчонка по имени Анхела. Ангел, значит. Там, кстати сказать, все девчонки то ли Анхелы, то ли Хуаниты. Она не знала ни слова по-русски, я, естественно, ни бум-бум по-испански. И вот пришла пора отправляться в джунгли, где эти самые повстанцы и обитали. Как я понимал, по всей стране готовилась крупная операция, имевшая целью свержение проамериканского правительства… Проводником со мной пошла Анхела. Тронулись спозаранку, пока москитов поменьше. Я несу на себе чешский пластид, которым пользуются подрывники по всему миру, она взрыватели — наши, но заделанные под итальянские. Анхела вышагивает впереди — босая, в короткой юбчонке, на голове соломенная шляпа, груди из кофточки вываливаются. Там груди у пацанок уже с семи лет наливаются, не то что у нас. Идём без дороги, а ей хоть бы что. Только зубы в улыбке скалит. Не зубы — жемчуга! Там у всех девчонок лет до двадцати зубы как жемчуга, а к тридцати годам лишь гнилые корни остаются… Климат жаркий, бедность, болезни, война — на долгую жизнь никто не рассчитывает… Вдруг как шмякнется моя Анхела! Жестами показывает, что ногу подвернула. Стал я ей эту ногу ощупывать, сначала в лодыжке, потом в колене. Случайно, повторяю, совершенно случайно заглянул под юбку. И все! Меня будто кипятком ошпарили. Про всё на свете забыл, включая семью, партбилет и присягу. Да и она ко мне, вижу, ластится. Дело-то молодое!

— Это у Анхелы молодое, — заметил Ваня. — А тебе, наверное, уже под сорок было.

— Кто же в любви с этим считается! Забились мы в какую-то хижину и любили друг друга несколько дней кряду… Потом я, конечно, опомнился и, оставив Анхелу долечиваться, поспешил на поиски повстанцев. А от них только рожки да ножки остались. Опоздал я, оказывается. Правительственные войска благополучно преодолели намеченные к взрыву мосты и устроили всем недовольным кровавую баню. Короче, по моей вине никарагуанская революция так и не состоялась… Потом она, конечно, состоялась, но уже с другими людьми и под другими лозунгами.

— И как же ты из этого ада выбрался? — поинтересовался Ваня. — Благополучно?

— Если бы! Уцелевшие повстанцы хотели мне самосуд устроить. Но, правда, передумали и за бочку местного самогона продали конкурирующей группировке. Там я опять встретил Анхелу. На двух ногах, здоровую, перепоясанную пулемётными лентами. Оказывается, она меня специально обольстила, чтобы тем, другим, повстанцам навредить. Типичный двойной агент. Звала по старой памяти перепихнуться, да я отказался. Стыдно стало.

— За кого? — удивился Ваня. — За никарагуанскую революцию?

— За самого себя! Кадровый чекист, а купился на какую-то шмакодявку. Спустя месяц меня кубинский спецназ освободил. Первым же рейсом отправили на родину, а там отцы-командиры уже ждут. Закатили строгий выговор, задержали звание и целый год из страны не выпускали. Воспитывали… Если бы не этот плачевный случай, я бы, возможно, сейчас в генералах ходил.

— Представляю. — Цимбаларь прищурился, словно желая увидеть приятеля в другом свете — А как же Анхела? Больше с ней не виделся?

— Не пришлось. Хотя поговаривали, что при сандинистской власти она выбилась чуть ли не в члены парламента. Пронырливая деваха.

— Да ну вас всех! — с чувством произнесла Людочка. — Я сегодня точно на поезд опоздаю. Счастливо оставаться! Завтра ждите вестей. Как подключиться к Интернету, Цимбаларь знает.

Когда за ней захлопнулась дверь, Кондаков сказал:

— Ты всё же, Сашок, проследи, пока она в вагон не сядет. Мало ли что может случиться… Большой город — это ещё похуже, чем никарагуанские джунгли.

Цимбаларь пообещал вскорости вернуться, но уже за полночь позвонил и нетрезвым голосом предупредил, что немного задержится. Отчалил и Ваня, сославшись на то, что ему нечего курить, а чужие сигареты вызывают одышку. В холодной и мрачной квартире остался один Кондаков. Некоторое время он ещё колебался — позвонить Раисе Удалой или нет, но в конце концов верх взяло чувство долга, да и хронический простатит что-то разыгрался.

Гуляки вернулись под утро. Цимбаларь был слегка побит, а Ваня перемазан губной помадой. Уже засыпая, он пробормотал:

— Фомич, если бы ты знал, какую девушку я сегодня встретил! Краше твоей Анхелы… Шестнадцать лет! Цветок!

— У неё ночевал? — деловито осведомился Кондаков.

— Конечно… Ах, это поэма!

— А когда ты проснулся, сколько ей уже было?

— Ну, скажем, лет тридцать… Или сорок… Неважно.

— Почему у тебя в карманах пусто? Ты же, уходя, взял пять тысяч на сигареты. Где деньги?