Особый отдел и тринадцатый опыт

— С шестопаловским списком сходится. — Цимбаларь задумался. — Если учитывать происшествие в Стамбуле, остаётся ещё четыре взрыва. Один в Питере, два в Москве и ещё один хрен знает где… Задницей чувствую, что все они окажутся на нашей совести. Эх, не видать мне в этом году майора, как собственной поджелудочной железы!

В дверь тихонько заскреблись. Явился Ваня, принципиально не бравший с собой ключа (что это ещё за бродяга, если у него в кармане имеется ключ от квартиры?).

Цимбаларь встретил его радушно, хотя слова при этом произносил нелестные:

— Стервятники слетаются на кровавую поживу, а её-то как раз и нету… Может, хоть ты, Коршун, нас чем-нибудь порадуешь?

— Есть одна новость, только не знаю, как вы её воспримете, — сообщил Ваня, прямиком направляясь в туалет.

— Как я понимаю, ты всё же разобрался с безымянной могилой? — Цимбаларь подмигнул Кондакову: дескать, есть возможность устроить маленький розыгрыш.

— Вот именно. — Судя по интонациям, Ваню занимали сейчас совсем другие проблемы.

— А хочешь, я угадаю, кто в ней лежит? — Коварный план Цимбаларя был ясен всем, кроме Вани.

— Попробуй, — ответил он. — Но могу поспорить, что не угадаешь.

— На что спорим?

— Если проиграешь, сунешь Людке в постель дохлого мышонка. Я знаю, где он сейчас лежит.

— А если выиграю?

— Да не выиграешь ты! — Из туалета донеслось натужное кряхтенье. — Но если вдруг такое случится, можешь сам залезть в Людкину постель. Все последствия беру на себя.

— Замётано! А теперь слушай. Под могильной плитой, где в ночь гибели Шестопалова горела свечка, покоится профессор натуральной философии Михаил Михайлович Филиппов, скончавшийся семнадцатого июля тысяча девятьсот третьего года при крайне загадочных обстоятельствах… Что там у тебя трещит? Штаны лопнули?

— Мои штаны ещё вас всех переживут… Ты, наверное, сегодня следил за мной? — В голосе Вани сквозило искреннее огорчение.

— Ничего подобного! Обычный дедуктивный метод, прославивший легендарного сыщика Шерлока Холмса и обогативший его создателя писателя Артура Конан Дойля… Только не забудь про пари!

— А если это я ей мышонка суну? — неуверенно предложил Ваня.

— Нет-нет! Никаких мышей, крыс и прочих грызунов, — решительно возразил Цимбаларь. — Ты обещал засунуть в постель к Людке меня. Уговор дороже денег.

— Ладно, что-нибудь придумаю… Что касается профессора Филиппова и его могилы, то сложившаяся ситуация выше моего понимания. Столько лет живу на свете, а вот сталкиваться с мертвецами, взрывающими мосты и железные дороги, до сих пор не приходилось.

— Вылезай из туалета, и мы тебе сейчас всё объясним, — предложил Кондаков.

— Нет уж, лучше я здесь побуду. — Ваня вновь усиленно закряхтел. — Мне в туалете думается легко. Как Пушкину в Болдине…

Прежде чем приступить к анализу добытой информации, Ваню заставили рассказать о визите на Волковское кладбище — знали, что он обязательно развеселит друзей.

Однако тот начал своё повествование неохотно:

— Этот проклятый охранник меня просто заколебал. Решил, наверное, что я и есть тот самый супостат, задушивший Шестопалова… Рыщет по кладбищу, словно собака, меня выслеживает. И, как назло, от безымянной могилки, на которую я глаз положил, не отходит. Ну как, скажите, избавиться от надоевшей собаки?

— Подбросить ей кусок отравленной колбасы, — изрёк Цимбаларь.

— Или хорошей дубиной пересчитать все рёбра, — добавил Кондаков.

— Я поступил иначе. — Собственный рассказ мало-помалу увлекал Ваню. — Проявил гуманность. Решил, так сказать, отманить собаку. Дал одной голосистой бомжихе пятьсот рублей, отвёл в самый дальний конец кладбища и велел изо всех сил орать: «Помогите! Насилуют!» А она, кошка драная, деньги заначила и говорит в ответ: «Ты меня сначала изнасилуй! Только, чур, несколько раз подряд и желательно в извращённой форме. А уж потом я такой тарарам устрою, что финская полиция из Хельсинки примчится». Уговариваю её по-хорошему — ни в какую! Стоит на своём и даже пытается мне штаны расстегнуть. Что делать? Оглянулся по сторонам — возле самого забора сортир дощатый стоит. Причём действующий, хотя построен никак не позже семнадцатого года. Стал я эту стерву потихоньку к сортиру отжимать. Там, говорю, и сделаемся. Потом задираю ей юбку на голову и, пока она замирает в предвкушении блаженства, спихиваю в выгребную яму. Там, кстати, неглубоко было. Среднему человеку по грудь. И вот тут-то она подняла настоящий крик! Не на пятьсот рублей, а на все пять тысяч. Туда не только кладбищенские охранники сбежались, а даже пожарная команда приехала. Баграми доставали и брандспойтами обмывали. Наверное, лучше прежнего стала… Ну а я тем временем к могилке вернулся, мох ножичком соскрёб и всё, что мне надо было, прочитал. Особо удивиться, правда, не успел. Заслышал, что мой охранник возвращается, и задал стрекача. Уже потом, по дороге сюда, осознал, что, скорее всего, нашёл того самого Филиппова, о котором упоминал умирающий Желваков.