Особый отдел и пепел ковчега

Пограничник, проверявший документы Чеботару, многозначительно промолвил:

— Что-то вы частенько через границу ездите.

— Дела, знаете ли... — пробормотал в ответ чересчур пугливый пассажир.

— Вот мы ваши дела сейчас и проверим, — сказал пограничник, кивком приглашая таможенников.

Те с пристрастием осмотрели его багаж, однако ничего предосудительного не обнаружили. Как заметил Цимбаларь, никаких других компотов у Чеботару с собой не было. Уже это свидетельствовало о его неискренности.

К офицеру особо не придирались, зато Цимбаларя, чья рожа доверия не внушала, тряхнули по полной программе, благо багажа у него было с гулькин нос.

Особенно долго занимались компотом, который он назвал своим. Таможенник встряхивал каждую банку, внимательно глядя через неё на свет.

— Сейчас взяли моду алмазы в соках да винах возить, — пояснил он. — Ведь в жидкостях они почти незаметны. На днях у одной женщины двести карат изъяли. Уголовное дело.

— Да, ещё тот поезд! — подтвердил второй таможенник, ощупывавший дорожную сумку Цимбаларя. — Чего только в нём не везут... И драгоценности, и оружие, и антиквариат, и проституток.

— Сокровища тянутся к сокровищам, — обронил Цимбаларь. — Этим гордиться нужно.

— Нам-то чем гордиться? — фыркнул таможенник. — Всё к москалям уплывает.

— Но-но! — возмутился уже изрядно захмелевший офицер. — Попрошу без оскорблений...

Когда поезд наконец тронулся, а офицер снова ушёл в ресторан, по-видимому, собираясь ехать в нём до самой Москвы, Цимбаларь с облегчением вздохнул:

— Уфф! И в пот кинуло, и в горле пересохло. Не открыть ли нам на радостях баночку компота?

— Нет-нет! — запротестовал Чеботару. — Я его матери везу. Она на абрикосах просто помешана. Давайте лучше коньячку выпьем.

По сведениям, добытым из того же Интернета, престарелая мать Чеботару безвыездно проживала в Флорештском районе Республики Молдова. Одна немотивированная ложь громоздилась на другую.

Тем не менее Цимбаларь налёг на коньяк, хотя и без прежнего энтузиазма. Спустя полчаса, сославшись на усталость, он прилёг и притворился спящим. Чеботару, давно страдавший от переполнения мочевого пузыря, поспешил в туалет.

Цимбаларь, только и ожидавший этого момента, вскочил, запер купе изнутри и вытащил из сумки банку с компотом. На первый взгляд в ней не было ничего подозрительного — содержимое в меру густое и прозрачное, абрикосы среднеспелые, без заметных повреждений.

Тогда он принялся трясти банку, но совсем не так, как таможенник, старавшийся разглядеть в слегка опалесцирующей жидкости блеск алмазов, а изо всех сил, как это делают молочницы, отделяя сливки от пахты.

Это странное занятие продолжалось довольно долго, и Цимбаларь уже стал опасаться, что банка в конце концов взорвётся, но вдруг что-то звякнуло изнутри о стекло. Из румяного абрикоса выглядывало жёлтое донышко патрона.

После этого Цимбаларь до самого Киева спал как младенец. Давил подушку и офицер, забравшийся на верхнюю полку. Только Чеботару, предчувствуя приближение российской границы, маялся без сна.

Глубокой ночью, где-то за Нежином, Цимбаларь, не открывая глаз, внятно произнёс:

— Ион Григорьевич, почему вы не любите свою мамашу?

— Да как вы смете так говорить! — Чеботару, ошарашенный этим вопросом, схватился за сердце. — Я её очень люблю.

— Любимого человека не станут угощать абрикосами с медно-железо-никелевой начинкой, содержащей и многие другие токсические вещества. Это просто садизм какой-то.

Чеботару молчал, и лицо его медленно багровело, пока не сравнялось цветом с самым спелым абрикосом. Цимбаларь даже забеспокоился, как бы с ним не случился несвоевременный инфаркт.

— Выпейте коньяка, — посоветовал он. — Коньяк расширяет сосуды... Бояться меня не надо. Я почти уверен, что вы делаете это не ради выгоды, а по принуждению. Верно?

— Да-а-а... — выдавил из себя Чеботару.

— Я посчитал: в каждой банке по двенадцать абрикосов, — продолжал Цимбаларь. — Если умножить на три, получается тридцать шесть... Вы везёте тридцать шесть патронов?

— Нет, только тридцать, — ответил Чеботару. — Больше я не сумел купить.

— Тридцать — тоже немало. Это десять-двенадцать человеческих жизней. Вы когда-нибудь задумывались над этим?

— Эта мысль преследует меня как наваждение. — Чеботару сдавил голову руками. — Ещё немного — и я сойду с ума. Моё положение безвыходно.

— Вот только не надо так убиваться. — Цимбаларь поморщился. — Вы не девочка, потерявшая невинность... Положение ваше действительно сложное, но отнюдь не безвыходное. И я, и мои друзья готовы помочь вам, причём совершенно бескорыстно. Неужели, объединив усилия, мы не одолеем одного-единственного свихнувшегося маньяка?