— Чего вы добиваетесь, Рамирес? Хотите перессориться со всем селением?
— Я ничего не добиваюсь, доктор.
— Вы ведете себя грубо и неумно.
— Возможно.
— Вы просто глупец, слышите? Невоспитанный и безответственный глупец…
— Не кипятитесь, — сказал Антонио мягко. — А то омар не переварится.
— Вы раскаетесь, Рамирес. Клянусь, вы раскаетесь.
Доктор повернулся к нему спиной, а Антонио вдруг почувствовал себя безмерно счастливым. Все за тем столом смотрели на него с презрительным осуждением, а сам дон Гонсало, переговорив с официантом, стал рассказывать какую-то историю почтительно внимавшим ему гостям.
— Сеньор Рамирес.
Бармен твердым шагом подошел к их столику и недобро уставился на Антонио.
— Я вас слушаю.
— Дирекция просит вас немедленно покинуть наше заведение.
— Скажите, пожалуйста, сколько я должен?
Бармен движением подозвал официанта.
— Счет сеньорам.
— Всего сто шестьдесят три песеты пятьдесят сентимо.
— Пожалуйста, — Антонио положил бумажки на стол. — Сдачу оставьте себе.
Он вышел на улицу, Фермин — за ним. Плотные тучи окружали серп месяца и через несколько минут закрыли его совсем. С моря дул сильный ветер. На Пасео одна скамейка пустовала, и он сел на нее, вдыхая полной грудью солоноватые и острые запахи воды.
— Вот отмочил, — сказал Фермин. — Тебе что — нехорошо?
— Мне просто отлично, — ответил Антонио. — Я словно помолодел.
На горизонте в море, как светлячки, дрожали фонари рыболовных судов, вдали кто-то печально пел песню. Антонио долго слушал, охваченный невыразимым восторгом, а потом обнял Фермина и пожелал ему спокойной ночи. Придя домой, он в первый раз за многие месяцы заснул спокойным сном, без помощи снотворных.