Особое задание. Повесть о разведчиках

—     Патрули, товарищ подполковник, возле де­ревни Вырино, в трёх километрах от артиллерий­ского склада... — торопливо сообщал Дубяга.— Я допросил его, немец сознался на первичном допросе, подтвердил задание...

—     Кто распорядился задержать его, спраши­ваю?

—    Я, товарищ подполковник!..

Подполковник молчал. Глядя перед собой, ми­мо Дубяги, глухо заговорил:

—      Вот что, отправляйтесь к коменданту штаба, сдайте ему оружие, доложите: накладываю на вас взыскание — трое суток ареста.

Незаметно подошла молоденькая веснущатая сестра и стала рядом, не решаясь прервать под­полковника.

—    Ведь допросить надо, — растерянно прого­ворил Дубяга, еще не уяснив, что всё сказанное подполковником относится действительно к нему.

—    Найдётся, кому допросить и без вас.— Повернув на подушке лицо к Дубяге, подполков­ник резко спросил: — Почему являетесь не­бритым?

Дубяга вспыхнул, на лбу, на щёках просту­пила краска.

—    Выполняйте!

Дубяга надел фуражку, отдал честь и круто повернулся на каблуках; он шёл к выходу мимо коек с ранеными, накинутый на плечи белый ха­лат разлетался за ним. Не успел выйти Дубяга, как в палатку вошёл младший лейтенант Белоухов с папкой в руке. «Что там дежурная сестра смотрит! Идут и идут!» — заворчал Подречный. Белоухов ежедневно приезжал к подполковнику, привозил почту, если за сутки были приняты по рации донесения, докладывал о них. Вот и сей час он протянул листок с донесением, но Ярунину трудно было читать; он долго вертел перед глазами листок, потом вернул Белоухову, ска­зав:

— Прочти.

Из штаба партизанского движения передали: в Ржеве брошены гранаты в помещение тайной полиции.

По мере того, как читал Белоухов, лицо Яру­нина смягчалось: партизаны в Ржеве начинают действовать активнее.

—    Так, — сказал задумчиво подполковник, — ну, а что за почта сегодня?

Белоухов открыл папку, сидя на табурете у из­головья подполковника, тихо читал. Довганюк докладывал, что допрос задержанного шофёра никаких результатов не дал, за недоказан­ностью преступления шофёра пришлось из-под стражи освободить; продолжают наблюдение за ним. Ярунин положил поверх одеяла большие руки с побелевшими ногтями, задумался нахму­рившись. Белоухов впервые заметил, что у под­полковника густая седина на висках, и вся голова в иголках проседи. Он записал под диктовку под­полковника распоряжение об усилении розыска немецкого диверсанта, спущенного на парашюте: диверсант не мог уйти далеко, скорее он осядет где-либо, притаится на время, будет бездейство­вать, выжидая удобного случая, и это надо учесть разведчикам.

Конечно, Дубя га был бы нужен сейчас для ро­зыска, и всё же его пришлось отстранить. Он бывает горяч, опрометчив в своих решениях и сегодня совершил грубый промах, задержав од­ного диверсанта, в то время как второй не был еще обнаружен; надо было итти по следу дивер­санта, не выдавая себя, чтобы не дать понять второму, что за ними следят, иначе тот скроется на время, заметёт следы.

—    Можешь итти, — отпустил подполковник Белоухова. Недомогание проходило, и лёжа он чувствовал себя лучше.

Младший лейтенант стоял возле койки Ярунина, зажав папку подмышкой, беспокойно одёр­гивая полы гимнастёрки.

—Разрешите обратиться, товарищ подполков­ник!

Ярунин чуть заметно кивнул головой.

—   Товарищ подполковник, переведите меня на другую работу!

—    На другую?

—    На оперативную...

Это было всё, что нашелся он сейчас сказать вместо заранее подготовленных слов, десятки раз повторенных про себя, таких ясных, убеди­тельных. Но подполковник, видимо, понял, о чём просил младший лейтенант, он сказал:

—    Погоди, Белоухов, каждому в свой час.

Это и опасался услышать Белоухов. Каждый

хорош на своём месте: одним место в разведке, а другим — в штабе за рацией. Белоухов на се­кунду пригнул голову, как под ударом, скуластые щёки залило румянцем. Подполковник прогово­рил примиряюще:

—    На всех хватит, Белоухов. Наша борьба не на жизнь, а на смерть, и впереди у нас ещё много серьёзных испытаний.

Когда младший лейтенант ушёл, Подречный поправил подушку под головой Ярунина, укрыл его одеялом.

—    Ты чего? — спросил подполковник,— по­чему ты остался?

Подречный укоризненно покачал головой. Яру­нин закрыл глаза, но он не спал, сквозь полу­прикрытые веки ему было видно безбровое, обожжённое солнцем доброе лицо Подречного.

Дубяга лежал на постели поверх одеяла, ловой к двери. Белоухов осторожно прикрыл за собою дверь, ступая на носках, сделал несколько шагов по комнате; предательски заскрипели по­ловицы.

—    Жора, — нерешительно позвал он — вот та­бачку принёс, у тебя-то, наверное, курево кон­чилось.

Дубяга молчал. Белоухов положил пачку та­бака на край стола поближе к постели, потоп­тался на месте, заговорил громче:

— Брось, Жорка, нельзя впадать в такое на­строение.

Дубяга приподнялся на локте.

—    Уйди,— каким-то чужим голосом сказал он.

Белоухов пошёл было к двери, но раздумал,

зачерпнул висевшим на стене черпаком воду из ведра, напился и сел на стул в дальнем углу комнаты.