Особое задание. Повесть о разведчиках

Гитлеровец в шапке с белым мехом, придерживая накинутую шинель, согнулся над тюками. Это были большие мешки, из которых торчали одноцветные солдатские одеяла. Гитлеровец пересчитывал одеяла и выкрикивал цифры обер-лейтенанту. «Отступать готовятся, сдают одеяла», — мелькнуло в голове Дубяги и погасло. Он механически следил за фашистами, от напряжения крепко сдавило шею пониже затылка. Дубяга сдерживал частое дыхание, в голове быстро сменялись обрывки мыслей. «Меринов Николай Степанович… высокого роста, чёрная бородка. Деревня Кокошкино… Староста… Как звать старосту?» — беспокойно сжимались пальцы.

Гитлеровец окончил подсчитывать одеяла, он выпрямился и оказался рядом с Дубягой, с лица его еще не успела исчезнуть деловая озабоченность. Он внимательно глядел на Дубягу. По мере того как он смотрел, лицо его искажалось злобой, он издал глухое восклицание, шагнул к Дубяге, широко расставив ноги, слегка присел и упёрся ладонями в колени.

— А-а, советский подснежник, — протянул он на ломаном русском языке, щека его запрыгала в нервном тике, он схватил Дубягу за лацкан ватного пиджака и с силой дёрнул его. Мелькнул выброшенный в сторону кулак. Удар оглушил Дубягу, отбросил его к стене. Он упал, сильно ударившись головой. Приподнявшись на локте, он снова увидел лицо фашиста. От бешенства помутилось в глазах у Дубяги. Он рванулся, чтобы сбить врага ударом ноги в живот, навалиться на него и душить, душить. Но тут же опомнился, с трудом, глотая кровь, ослабевшими пальцами нащупал в кармане пиджака скомканную тряпочку.

Фашист отошёл в сторону, а тот другой, обер-лейтенант, вскинув на лоб очки, мелко трясся в смешке.

Дубяга снова вошёл в роль деревенского парня, он протягивал извлечённый из тряпки, свёрнутый в тонкую трубочку документ, и, сидя на полу, невнятно твердил:

— За что бьёте? За что?

Резко прозвонил телефон. Передвинув очки со лба на переносицу, обер-лейтенант взялся за трубку. Разговор был короткий. Гитлеровец крикнул, появились солдаты, они бегом принялись вытаскивать из блиндажа тюки. На Дубягу никто не обращал больше внимания. «Опаздываю», — мучительно пронеслось у него в голове. Чувство страха за себя исчезло, он думал только об одном: Меринов не может ждать, он должен уйти из Ржева вместе с работниками управы, чтобы не выдать себя, и Дубяга не успеет получить от него план минирования города.

Дубяга шагнул к столу.

— Отпустите, — принялся смолить он обер-лейтенанта, — в городскую управу иду, к брату, служит он там. Велел притти, эвакуироваться ©месте будем.

Обер-лейтенанг не слушал его.

Когда последний тюк был вынесен, солдаты и обер-лейтенант ушли, блиндаж опустел. Фашист в шапке с белым мехом вложил чистый лист в машинку и принялся допрашивать Дубягу.

Дубяга с готовностью отвечал, как вышел сегодня до рассвета из своей деревни Кокошкино и спешил в Ржев в городскую управу. Гитлеровец угрюмо слушал его, потом резко встал — подскочила со звоном на столе машинка.

— К русским бежать собрался, собака! — крикнул он. — У самой передовой поймали!

Он ударил Дубягу кулаком в грудь. Дубяга пошатнулся, но устоял на месте. Фашист не дал ему говорить.

— Какие сведения несёшь русским? — выкрикнул он в лицо Дубяге и снова ударил его. Он бил его мрачно, ожесточённо, один на один в блиндаже. — Скажешь, — приговаривал он, — всё скажешь.

Дубяге отчаянных усилий стоило сдержаться, чтобы не броситься на фашиста, — не погубить дело. Он пытался говорить, но голос осел, пропал. Он разжал кулак, протянул свёрнутую бумажку, с хрипом, невнятно выговорил:

— Вот документ от ортскоменданта. В городскую управу иду. — Фашист отошёл, сказал равнодушно:

— Врёшь. Скажешь всё или пристрелю как собаку.

* * *

Ветрено и пустынно на улицах. Тёмные дома кажутся нежилыми, они притаились мрачно и настороженно. Быстро гонит ветер разорванные облака над домами, откуда-то с крыш ползут густые сумерки.

Маленькая фигурка неожиданно отделилась от стены, подалась навстречу. Голая, протянутая вперёд рука, чуть внятное: «Дядя, дай!»

Застучали по мостовой шаги вражьего патруля. Кто-то шарахнулся в подворотню. Две женщины, не разгибаясь над санками, провезли в вёдрах воду из проруби. Выстрел донёсся с соседней улицы, чей-то вскрик… Город в неволе…

За поворотом над крышами занялось зарево. Это тылы немецкой армии, еще не принявшей сражения за Ржев, уже откатываются на запад и жгут деревни.

Каждый шаг причинял боль во всём теле, напоминал Дубяге о случившемся. Гитлеровский солдат ведёт его в управу, — так распорядился обер-лейтенант, когда избитому Дубяге уже казалось: всё кончено — он попал в руки к фашистам и не выполнил задание. Солдату, очевидно, приказано проверить на месте, к кому Дубяга идёт.

На пустынном перекрёстке остановилась сгорбленная старая женщина с вязанкой сучьев на спине и перекрестилась с чувством. Впереди на покосившихся телеграфных столбах висели двое.

По мере того как Дубяга приближался к повешенным, сердце его холодело от ужаса. Раскачивалось на ветру мёртвое тело Хасымкули.

Дубяга опустил голову и, превозмогая боль в теле, быстрее зашагал вдоль улицы.