Особое задание

Беда в другом. Идеи останутся только идеями, если не будут подкреплены реалиями. Во-первых, учить детей просто некому. Почти все мужчины в возрасте от девятнадцати лет и до сорока пяти стояли под ружьем, а учителям после краткосрочных курсов цепляли офицерские погоны. В нашу библиотеку иногда забегали этакие «просветленные» юнцы, с вытаращенными глазами (наверное, как тот Володя Аксенов пару лет назад!), имевшие на плечах солдатские погоны, превращенные с помощью химического карандаша в офицерские. Здесь что, офицерских погон не хватает или просто мода такая? Вторая проблема, о которой говорили в нашей библиотеке, собственно, нехватка школьников. Если городские старшеклассники уходили добровольцами в армию и ополчение, то в деревнях парни шли трудиться. А что делать, если отец в армии?

У меня складывалось впечатление, что архангельские высокопоставленные особы застряли где-то в эпохе Просвещения, когда считалось, что образование излечит все общественные пороки, заставит правителя властвовать сообразно совести и закону! Иначе как объяснить мнение Правительства, что просвещение должно излечить народ от веры в большевиков и способствовать победе «белой» идеи?

Просвещение — вещь неплохая, вкупе со школами и всем прочим, но Северное правительство позабыло о другой, более простой вещи — пропаганде и агитации. Что надо бы сказать: а что будет потом, после свержения большевиков? Ни один архангельский политик четко ответить на этот вопрос не мог, а крестьянина очень смущало, что Северное правительство собирается войти в подчинение адмиралу Колчаку, ратовавшему за возвращение к «истокам» — восстановлению дореволюционного законодательства и возвращению земель их прежним владельцам. И хотя в губернии все земли были либо государственными, либо церковными, но от этого никак не легче. С государством бодаться сложнее, нежели с отдельно взятым помещиком. А большевики, как ни крути, дали крестьянству землю, введя «Декрет о земле». И к февралю тысяча девятьсот девятнадцатого года начал подзабываться голодный июнь и июль восемнадцатого. Казалось бы, чего проще, выпусти тысячи две листовок, объясни, что Архангельская губерния останется на особом положении, и земли, захваченные крестьянами еще летом семнадцатого года, так и останутся в землепользовании общин! Так нет, не догадались, ограничившись туманными словами, что все будет «произведено согласно закону!».

Как говорят, природа не терпит пустоты. Если белые не печатают листовки, разъясняя собственную политику, то это начнут делать красные. С линии фронта в Архангельск проникали листовки, отпечатанные политотделом шестой армии, в которых призывали прекратить братоубийственную войну, прогнать со своей земли интервентов, желающих не помогать русскому народу, а захватить весь Русский Север. А ведь планировалось глобальное наступление белых по всему северному фронту, благо, что у Колчака были очевидные успехи!

И наше революционное подполье на стареньком типографском станке с помощью литер, что я тащил на своем хребте (ладно, на санках), призывало белых солдат переходить на сторону красных, гарантируя их неприкосновенность. Что правительство Колчака непременно отберет у северного крестьянина его захудалые наделы вместе с вырубками и отдаст своим офицерам, мечтающими стать помещиками.

Но самым «убойным» агитационным листком стал не печатный текст, а плакат, созданный архангельскими подпольщиками. Могу похвастаться — идея моя, а воплощена в жизнь благодаря талантливому художнику и станку, на котором Наполеон печатал фальшивые деньги и прокламации[18]. Император вообще был мудрым человеком и свое вступление в чужую страну сопровождал массированным «вбросом» фальшивых бумажных денег, что приводило: во-первых, к расстройству денежной системы вражеского государства; во-вторых, население, испытав недоверие к собственным деньгам, охотнее брали оккупационные боны и расписки.

Этот станок из красного дерева весивший пуда четыре отыскался в одном из портовых складов . Наверное, прежний владелец хотел переправить его в Европу, но платить за лишний багаж накладно, и он отказался.

Говорят, французы бросили печатный станок при отступлении из Москвы, а один русский офицер, бывший родом из Архангельска, не поленившись, приказал отправить домой. Офицер этот баловался стихосложением и потому создавал на станке сборники стихотворений. И что ценно — печатал станок не с помощью литер, что достаточно дорого, а с помощью литографического камня.

Отыскать камень, нарисовать картинку, протравить, а потом получить изображение, раскрашенное в два цвета — вполне возможно.

Утром жители Архангельска рассматривали агитплакаты наклеенные на стены, заброшенные в щели между ставнями и просто валяющиеся около лавок и складов.