Особое задание

Гвардейское знамя бригады – в руках полковника Борисенко. Каждый опустился на колено. Тысячи голосов и тысячи сердец повторяют слова торжественной клятвы:

– Мы, гвардейцы-зимовниковцы, принимая гвардейское знамя, клянемся нашей партии, правительству и нашему народу, что будем сражаться под этим боевым знаменем до последней капли крови так же мужественно и отважно, как под Сталинградом и Зимовниками, Ростовом и Батайском, в сражениях под Прохоровкой и на Украине. Под этим гвардейским знаменем будем громить врага до полной победы!

Потом гвардейское знамя бригады плыло перед строем полков, батальонов и рот, несмолкающее «ура» катилось по рядам бойцов, а я снова и снова повторял про себя: «Клянусь… клянусь… клянусь…» – как бы от имени тех, павших однополчан, кто смотрел сегодня моими глазами.

«Такое оружие не выпадает из рук»

Мы снова в боях, на польской земле. Снова мартовское бездорожье, по которому доставляю срочные пакеты из штаба бригады в штаб корпуса, в штабы полков и батальонов. Снова острый, сосущий холодок смертной тревоги под сердцем, когда попадаем под бомбы и пушки «мессеров», «фоккеров», «юнкерсов», под разрывы артиллерийских снарядов. Но я всё чаще замечаю – это тревога не за собственную жизнь, это тревога за секретный пакет, который мне доверен. В нем – судьбы многих людей, моих боевых товарищей, от его своевременной доставки часто зависит успех боя… Похоже, я становлюсь осмотрительнее, расчетливее – и это, конечно, не просто опыт, отметающий бездумную браваду, смешную и вредную на войне, это чувство ответственности за боевые документы. В нашем деле поговорка «Хоть умри, а доставь» не подходит. Мертвый ничего не доставит. Конечно, без риска на войне много не сделаешь, но риск всегда должен быть оправдан и рассчитан. Когда меня берут на «сабантуйные» дела – там я хозяин своей жизни. Но когда везу пакет, хозяин моей жизни – приказ, который я обязан доставить по назначению и в срок…

Бои юго-западнее Кракова идут ожесточенные. Пленные говорят, что Гитлер приказал удержать Силезию и Моравско-Остравский район любой ценой. Слишком это важный для Германии промышленный район. Фашисты буквально зубами цепляются за землю, к ним подходят новые силы. Снова нам приходится иметь дело с эсэсовскими головорезами. Врагу помогают не только долговременные оборонительные сооружения, но и жесточайшая распутица; даже танки могут двигаться лишь по дорогам. И всё же наши войска наступают.

С часу на час ждем, когда введут в сражение нашу бригаду. Гвардейцы рвутся в бой, каждым руководит желание поскорее очистить от фашистских палачей эту многострадальную землю. На зверства гитлеровцев мы насмотрелись на своей земле, но и здесь, в Польше, их кровавый след встречаешь повсюду. Несколько дней мы стояли в районе города Дембица, что в ста километрах к востоку от Кракова. Недалеко от Дембица находился концлагерь, в котором были уничтожены тысячи и тысячи людей. Посреди лагеря на холме построен вместительный железобетонный цилиндр. В него эсэсовцы загоняли по сотне и больше человек, двери герметически запирались, и тогда фашистский палач бросал сверху банку с ядовитым газом. Через несколько минут люди в мучениях умирали. Трупы отравленных обкладывали бревнами, обливали горючим и сжигали.

При отступлении фашисты пытались уничтожить следы своих зверских злодеяний, но не успели – помешало стремительное продвижение наших войск.

Мы стояли над грудами пепла и обгорелых человеческих костей, и кулаки сами сжимались в камни. Сколько их, подобных концлагерей, создано гитлеровцами? Вот он, фашизм в действии. Вот он, «новый порядок», которым Гитлер и его клика сулили облагодетельствовать человечество. Вот что готовили они народам в случае своей победы. Вот от какой участи мы сегодня освобождаем Европу!

Стоявший рядом со мной майор Кривопиша глухо спросил: «Неужели найдутся когда-нибудь люди, которые постараются забыть это?… И забыть, чьими трудами, жертвами, кровью они от этого избавлены…» Я промолчал. Я не верил, что такое гложет забыться. И я видел счастливые лица освобожденных поляков, чувствовал их радость, их распахнутую душевность, с которой встречали они освободителей. Правда, говорят, попадаются и такие, которые стреляют из-за угла в спину наших солдат и офицеров. Кто бы они ни были, совершенно ясно, что это пособники фашистов, предатели своего народа, такие же враги его, как гитлеровцы, а может быть, и хуже…

Тогда, после посещения концлагеря, на летучем митинге гвардейцы приняли резолюцию, которую я переписываю из солдатской газеты:

«Мы видели руины и пепел наших городов, сел, мы видели разрушенную Полтаву, Харьков…

…Мы теперь своими глазами видели камеры-душегубки, горы пепла и костей замученных людей. Нет меры ненависти в наших сердцах. Клянемся памятью замученных и безвременно погибших от рук фашистов наших братьев и сестер, что тверда будет наша рука, что с честью и достоинством гвардейцев будем бить врага до его полного уничтожения. Нас будет вести вперед страстная любовь к Отчизне, жгучая ненависть к врагу, яростная месть».