Особое задание

Ставский в лицо меня не знал, но все же я оделся попроще — в кожух и шапку-ушанку. Поезд пришел с небольшим опозданием. Из вагона вышел один из наших сотрудников. Он коротко сообщил, что в почтовом вагоне со Ставским едет под видом спекулянта второй чекист, а сам он расположился в соседнем вагоне. Ставский ведет себя спокойно и уже лег спать…

В Кривой Рог поезд прибыл утром. Прямо со станции Ставский направился на барахолку, долго бродил, ни к чему не прицениваясь. Было видно, что он кого-то искал. Вот он подошел к женщине, торговавшей вязаными платками, и, улыбаясь как старой знакомой, приветливо поздоровался. Потом они отправились в город на Вежецкую улицу и зашли в дом, где жили Каневские.

Я понял, что сопровождала нашего «почтаря» жена Станислава Каневского.

Весь день Ставский никуда не выходил. Потом мы увидели, как Каневский шел домой с небольшим свертком.

Вечер и ночь прошли спокойно. Из дому никто не выходил. На рассвете, в седьмом часу утра, хлопнула дверь, и вышел Каневский. Он торопливо направился в сторону рудничного городка. Отсутствовал недолго и уже через несколько минут чуть не бегом вернулся.

Часа через два вышли все трое. Ставский нес мешок, коробку и толстую палку с заостренным концом. Жена Каневского была с кошелкой. Они направились на базар. Здесь «почтарь» распрощался с супругами и направился к железнодорожной станции.

На путях стояло несколько составов, груженных рудой и готовых к отправлению. Ставский прошел два состава, а возле третьего, верх руды которого был забрызган известью, остановился. Осмотрелся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, взобрался на тормозную площадку.

Вдоль состава шныряли безбилетники, ища себе укромные места для проезда.

Мы устроились на тормозной площадке по соседству со Ставским. Отличить нас от обычных пассажиров было невозможно, поэтому подозрений у нашего подопечного мы не вызывали.

Поезд пошел. Было морозно. Дул встречный ветер, выжимая из глаз слезы.

Несколько перегонов «почтарь» не двигался. Перед Верхне-Днепровском Ставский поднялся, посмотрел на соседний вагон, на тормозной площадке которого ехали наши работники. Они стояли к нему спиной. Затем повернулся в мою сторону. Я был закрыт тормозной площадкой и, оставаясь невидимым для него, вел непрерывное наблюдение за ним через щели тамбура.

Убедившись, что опасности нет, он развязал мешок и рассовал по карманам свертки. Затем он перелез через борт платформы, держа в руках остро отточенную палку. Острым концом он стал просверливать в руде отверстие. Затем опустил в лунку сверток и разровнял руду. Все это он делал не спеша, поглядывая на соседние тормозные площадки. Оперработники по-прежнему стояли к нему спиной. Ребята ждали моего сигнала.

Ставский вновь пустил в ход свою палку. Больше медлить было нельзя. В тот момент, когда Ставский полез в карман за очередной порцией взрывчатки, я махнул пистолетом. Это был сигнал к действию.

Выскочили два сотрудника. Скинув полушубки, они перескочили через сцепления двух соседних платформ и схватили преступника за руку, в которой он держал палку и заряд динамита.

Ставский от неожиданности тяжело опустился на руду. В его глазах отражался смертельный страх.

Сотрудники извлекли из его карманов еще три неизрасходованные шашки.

В тот же день на квартире Ставского был произведен обыск. В сарае нашли еще до двух килограммов динамита.

…Этот матерый враг, разоблачить которого помог простой рабочий, давно запятнал свои руки кровью советских людей. Служа в контрразведке армии Деникина, лично участвовал в расстреле пленных красноармейцев, уничтожал членов подпольных организаций, оставленных для работы в тылу врага.

Уйдя после разгрома белогвардейских банд в подполье, Ставский акклиматизировался и стал искать единомышленников. Он разыскал Каневского, а найдя сообщника, привлек его к диверсионной работе.

Но всему бывает конец. Пришел он и для диверсантов. Суд сурово покарал их.

М. Топильский УДАР ПО БАСМАЧАМ

НАЧАЛО КОНЦА

После знойного дня, когда солнце, словно зацепившись за что-то невидимое, застыло в зените, загоняя все живое в убежище, под толстые стены дувалов, наступила спасительная ночь. Погрузился в неспокойный сон и город Ташауз, расположенный на северной окраине песчаной пустыни Заунгузские Каракумы.

Долго ворочался с боку на бок командир кавалерийской бригады Яков Мелькумов. Мысли то и дело возвращались к недавнему совещанию в окружном комитете партии, где пришлось здорово поспорить. Уже засыпая, комбриг продолжал доказывать, что руководить трудовым народом Советской Туркмении должен сам народ, а не феодальная знать, которая засела на руководящих постах в ряде ревкомов…

Стук в дверь вернул засыпающего Мелькумова к действительности. Он недовольно проворчал:

— Даже ночью не дадут человеку выспаться! — Накинув на плечи халат и сунув в карман пистолет, он пошел впустить ночного гостя. — Кто?

— Свой я, открой!

В дверях показался начальник Особого отдела ВЧК Владимир Четвертаков.