Особое задание

Лещевский появился в госпитале часов в девять утра. Тщетно Алексей вглядывался в его лицо, пытаясь отыскать следы скрытой тревоги. Хирург казался спокойным. Он двигался по проходу между коек, как всегда, неторопливо, высокий, немного сутуловатый, с руками, опущенными в карманы халата. Встретив вопросительный взгляд Алексея, он еле заметно кивнул, как бы говоря: не волнуйтесь, все в порядке.

Алексей вышел в коридор, надеясь, что, как только Лещевский закончит обход, им удастся поговорить. Хирург и в самом деле скоро появился.

— Пройдемте ко мне, — сказал он громко. — Хочу еще раз посмотреть вашу ногу.

Закрыв дверь кабинета, Лещевский закурил и принялся расхаживать из угла в угол.

— Просьбу я вашу выполнил. Хотя, черт знает, зачем я это сделал. Глупость какая-то! Ну да ладно. Видите, в чем дело. Вчера меня вызывал майор, как я понял, начальник объединенного немецкого госпиталя, которому подчинена и наша больница. Предлагает работать у них… хирургом. Н-н-да… Отказался я — своих больных не могу покинуть. Да и как людям смотреть в глаза буду… Н-н-да. Впрочем, с какой стати я вам это говорю? — оборвал он вдруг себя. — А да неважно! Голова раскалывается, а посоветоваться не с кем.

Решил — с вами. Почему — не знаю. Ну да это тоже неважно. Как вы считаете, а?

Алексей обрадовался. Он давно искал случая откровенно поговорить с этим человеком. И вот тот пошел ему навстречу сам.

— Соглашайтесь, доктор, — твердо сказал Алексей…

— Соглашаться? — удивился Лещевский. — Это из каких же соображений?

— Из самых деловых, доктор. Здесь вы помогаете нескольким десяткам людей, а там вы сможете помочь тысячам. Тысячам наших людей. За стенами госпиталя.

Там вы будете бойцом.

— Э, батенька, загадками вы говорите…

— Нет, я говорю ясно. Разве вы не понимаете?

— Не понимаю, признаться.

— Ну ничего, я вам объясню. А пока мне самому нужно посоветоваться с вами…

— Ну что ж, слушаю. — И Лещевский опустился на стул.

14. С последним ударом часов…

После разговора с Лещевским Алексей уже не ощущал себя таким одиноким. Шерстнев не пришел, и напрасно было ждать от него помощи. А медлить было нельзя. Толстый полицай с татуировкой или рыжий сосед, выдавший комиссара, каждую минуту могли привести гестаповцев. Единственная надежда Лещевский. Врач доверился Алексею, и хотя Столяров не раскрыл хирургу всех своих карт, но, очевидно, верить старому врачу можно.

Алексей весь день и вечер обдумывал план побега, и в этом плане Лещевскому отводилась немалая роль.

Ну а если Лещевский испугается или окажется не тем, за кого Алексей принимает его? Выхода все равно не было. Либо хирург поможет, либо Алексей погибнет в стенах больницы, ставшей ловушкой.

После отбоя Алексей не спал. Сосед, рыжий сержант, лежал на боку, спиной к Столярову, и, очевидно, тоже только дремал… В темноте белела его рубашка.

И вдруг сержант беспокойно зашевелился, затем сел на кровати, оглянулся по сторонам, зевнул и спустил босые ноги на пол. Почесав грудь, он натянул брюки и сапоги. Все повторялось так же, как в ту ночь, когда рыжий предатель донес на комиссара.

Как только за ним закрылась дверь, Алексей посмотрел вокруг. Раненые спали, кто лежа ничком, кто на спине. Слышались тяжелые вздохи, легкий храп. Осторожно, так, чтобы не скрипнули пружины, Алексей потянулся к кровати сержанта, сунул обмотанную носовым платком руку под матрац. Пистолет, обнаруженный им несколько дней назад, был на месте. Холод металла чувствовался сквозь ткань платка. Алексей вытащил пистолет, спрятал под свое одеяло, спустил предохранитель и, еще раз оглядев палату, положил оружие в постель соседа дулом к двери и зацепил спусковой крючок за одно из колец сетки матраца.

Проделал он все это с тем расчетливым хладнокровием, которое появилось у чекиста Столярова в момент опасности. Стараясь не скрипнуть кроватью, он лег на спину, натянул одеяло до подбородка и заложил руки за голову.

Вскоре вернулся сержант. Алексей краем глаза следил за каждым его движением. А что, если он вздумает поправлять постель? Но нет, провокатор подошел к окну, зевнул. Молчание в палате, видимо, тяготило его.

Он вдруг громко сказал:

— Эх, братцы, до чего же я уважаю печенку с жареной картошкой…

На него прикрикнули проснувшиеся соседи по палате.

Но сержант, пропустив все это мимо ушей, продолжал:

— Я у себя в деревне считался мастером колоть свиней. Как осень начиналась-у меня житуха. Свадьбы!

Гармониста — играть, а меня — поросенка резать. Ну, а потом, как водится, к столу. А на столе печенка в сале дымится. И само собой, бутылка с погреба сверкает!

Сержант причмокнул губами. В ответ по палате покатился смешок.

"На обаяние берет, сволочь! — подумал Алексей. — Скуластая простецкая морда, улыбка до ушей. С таким каждый не прочь поговорить по душам. Ничего не скажешь: гестаповцы подбирать мерзавцев умеют!

Скольких же еще продаст эта мразь? — думал Алексей. — И, видно, уже не одного продал".