Что же, какой взрыв (космический, планетарный, вулканический, демографический) заставил монголоидов столь глубокой древности вдруг двинуться вначале на север и затем пройти так далеко на запад (в сущности, по кромке Ледовитого океана) и на восток? По всей видимости, одновременно или почти одновременно некоторые отряды монголоидов, дальняя или ближняя родня наших якутов, ненцев и чукчей, прошли через Берингию: 1) в Америку, генетически отразившись в автохтонных американцах (изначально австралоидного, как недавно выяснилось, типа); 2) в Гренландию (через Америку). А другие их отряды примерно тогда же — на север Евразии вплоть до Балтийского моря, оставив свой след в финнах, балтах, германцах, а местами прочно осев в виде т. н. коренных северных народов. Они же, видимо, попробовали пройти в Европу и южной Сибирью, оставив градуированный след не только на Алтае, но и на Урале и в Поволжье. Что за внезапный странный рейд? Что подвигло их на такие миграционные подвиги? Теоретически, это мог быть демографический бум, кризис перенаселения, как позднее у татаро-монгол, но почему, отчего?
Будем надеяться, что когда-нибудь Балановские или их ученики и последователи дадут ответ на эти вопросы.
НАСКОЛЬКО МЫ АЗИАТЫ?
Важный вопрос, волнующий уже не одно поколение русских.
Первый и последний, краткий и ясный ответ: ни на сколько.
География кожных узоров свидетельствует: «мы не обнаруживаем никаких “монголоидных” влияний на русский генофонд — вопреки мифу о мощном влиянии “татаро-монгольского ига” на антропологический тип русского народа» (72).
Это аргумент от антропологии. А где — от генетики?
Вот и они:
«Базовый, главный вывод, который следует из проведенного изучения русского генофонда, — это практически полное отсутствие в нем монголоидного вклада» (298);
«Данные по мтДНК указывают на отсутствие сколько-нибудь значительного монголоидного пласта в русском генофонде» (142);
«В славянских популяциях встречены почти исключительно западно-евразийские гаплогруппы. Восточная зона расселения славян является крайним западным рубежом для распространения «азиатских» гаплогрупп» (234).
Карта генетического рельефа не отражает европеоидно-монголоидные взаимодействия, «в терминах которых привычно осмысливать генетическую изменчивость русских популяций» (107).
«Не русскому генофонду выпала роль “буферной зоны” между западом и востоком, не он стал местом их встречи — эта роль досталась иным народам, живущим на восток от Урала» (298). И, как уже установлено, произошло это вовсе не в результате нашествий IV–XVII вв., а гораздо раньше — 15–12 тыс.л.н.
То есть, с монголоидами у нас — генетическая стена, кордон, четкая граница: тут кончаются одни, а там начинаются другие. Не скифы мы, не азиаты мы, с раскосыми и жадными очами.
Больше того: как ни странно и ни забавно, но присутствие монголоидного компонента у европейских народов, живущих западнее нас, заметнее, чем у русских! Балановские указывают: «Средняя “фоновая” частота восточно-евразийских гаплогрупп в Европе равна 3,6 %. То есть, в русском генофонде (2,0) она даже меньше, чем “средняя по Европе”, поэтому монголоидный компонент у русских оказывается не просто нулевым, но даже с отрицательным знаком. Итак, мы не видим последствий монгольского нашествия в русском генофонде» (296).
Авторы никак не объясняют факт наличия восточно-евразийских гаплогрупп у европейцев. Но можно предположить, что это как раз следы, во-первых, того самого верхнепалеолитического северного рейда монголоидов. А во-вторых, это, конечно же, наследие гуннов, очень ярко запечатленное на иконах и картинах тосканской (флорентийской) школы XIV–XV вв. — Джотто и др. — изображавших святых, Богородицу и Христа златокудрыми, но… с характерным монголоидным разрезом черных глаз.
Здесь уместно сказать, что и в нашем, русском генофонде гены монголоидности могли бы отметиться не только в ходе нашествия Батыя и его потомков, но и во время того верхнепалеолитического миграционного бума, о котором шла речь в предыдущей главке. Или в ходе случайных миграций и метисаций в промежутке между этими двумя событиями. Как у европейцев.
Но нет, в той же главке приведен ответ Балановской, гарантирующий нам 12-тысячелетнее соблюдение расово-демографического статуса кво, нарушенного лишь русскими, мигрировавшими за Урал начиная с XVI века. Что если и меняло существенно генофонд, то, скорее, сибирских народов, а не наш. Пример: «Влияние народов алтайской семьи на восточноевропейский генофонд ограничивается лишь зоной их расселения и по рассматриваемым данным практически не прослеживается даже на смежных территориях» (238–239).