Осьминог

Незачем смотреть в воду, а смотришь. Вода в омуте наверху светлая, а в глубине — как чернила. Оттуда, из темноты, выплывают на свет мальки, поводя хвостами. Мелькнут на поверхности и опять скроются в темноте, как растворятся. Со дна, время от времени, поднимаются и лопаются с бульканьем какие-то пузырьки. Сваи, как зеленой бородой, обросли тиной и водорослями, которые извиваются, как живые… Вдруг там и вправду кто-то есть?.. Ну, пусть не осьминог, — откуда он? — а еще что-то такое, неизвестное, страшное…

Вдруг леса туго натянулась. Утенок бросил вертеть катушку, подёргал концом удилища — держалось крепко. Значит, крючок где-то зацепился. Такой крючок где найдешь: три острейших жала в стороны, как якорь? Обрывать жалко. Поплыть, отцепить — пустяк, конечно, но теперь лезть в воду как-то неохота.

— Что будешь делать? — с интересом спросил Горька.

— Что! Лезть придется. Отцеплять.

— И не боишься? — изумился Вовка, — я бы ни за что не полез.

— И я… — сказал Женька.

— Плюнь, — сказал Горька, — лучше дерни и оборви. Может, он и в самом деле там.

— Да нет… я уж как-нибудь.

Утенок разделся и опустил ноги в воду. Эх, выскочить бы из воды, и — ноги на сваю. Но он с замиранием сердца окунулся и поплыл. Ребята встали, вытянув шеи, глядели на него, как на чудо.

Доплыв до места, где зацепился крючок, Утенок нырнул, перебирая по леске пальцами, открыл глаза и вдруг увидел прямо перед самым носом в мутно-зеленом полусвете огромное зеленое чудовище с длинными шевелившимися от течения щупальцами по бокам… Он хлебнул воды и рванулся на поверхность, чувствуя, как что-то липкое, холодное прикоснулось к животу и обвило ноги…

Ребята увидели только, как из-под воды быстрее пробки выскочил Утенок, забился и заорал так, что, наверное, слышно было в поселке.

В тот же миг Горька, как был — в рубашке, трусах и сандалиях — очутился в воде. За ним бросились в воду Вовка и Юрка.

— Тимка! Тимка! Держись, Тимка! — подбадривал Горька, разрезая воду, как щука.

— Тимка! Держись! — отчаянно кричали Вовка и Юрка, изо всех сил работая руками и ногами.

Женька не умел плавать, но вбежал в воду по горло и протянул руки:

— Тимка! Да Тимка же!

Тут Утенку удалось высвободить ноги, и он, бестолково барахтаясь и вопя, поплыл к берегу. Ребята сомкнулись вокруг него, Горька плыл последним, то и дело угрожающе оборачиваясь назад.

А когда, толкаясь локтями, все выскочили, как из кипятка, на берег, увидели: на утенковых ногах прилипли спутанные, похожие на пучки длинных тонких зеленых волос, водоросли.

— Т-тина… — заикаясь сказал Утенок.

— Верно — тина, — подтвердил Горька, потрогав для верности рукой. — А… осьминог?

— Его… нет! — обрадовался Утенок. — Это я его сам… изобрел.

Горька понял не сразу:

— Совсем нет?

— Н-нет.

— А как же объявление?

— Я… написал, чтоб сома… ловить.

— Эх, ты, — сказал Горька, и лицо его сразу стало скучным. — Я так и знал. И ошибка еще там — «осьменог»… Эх, ты — «осьменог»…

И вдруг он влепил такого пинка Утенку, что тот кувыркнулся в траву, но — не обиделся: сидел и улыбался, хоть по щекам и текли слезы. А ребятам при взгляде на Утенка стало отчего-то радостно. Один только мокрый, тяжело дышавший Горька отвернулся и принялся стягивать через голову рубашку.