Осман. Хей, Осман!

После торжественного шествия, на которое любовался весь город, совершено было обрезание. Все приветствовали переход Михала Гази в правую веру. Воины Османа любили искренне этого храброго полководца…

Но все продолжали называть Михала его христианским именем, данным ему при крещении. Поэтому его мусульманское имя так и не дошло до нас. Ныне могила Михала Гази находится в селении, носящем его имя. Это селение называется Михал Гази и расположено за рекой, к северу от крепости Биледжик. Впрочем, от крепости остались лишь старые руины стен. Многие потомки Михала Гази носили прозвание Михалоглу. Прозвание это часто встречается в истории Османской династии. Так, Мехмед Михалоглу, бейлербей, полководец, подвизался при одном из сыновей Баязида I, при Мусе Челеби, ведшем борьбу за власть в империи Османов и правившем в Эдирне с 1410 по 1413 год. После поражения Мусы Челеби Мехмед-бей Михалоглу был заключён в такатскую тюрьму Бедеви Чардати. Однако до всех этих событий оставалось ещё много времени…

А покамест Осман развлекал жителей Йенишехира, устроил скачки с подарками победителям, раздачу денег, угощение. Сам Осман много времени проводил со своим другом Михалом и объявил, что брачные торжества начнутся лишь после того, как Михал поправится и будет свободно передвигаться, ходить. С Мальхун Осман так и не говорил ещё. И с Михалом не говорил о предстоящих торжествах брачных. Он то и дело проявлял беспокойство о здоровье Михала; однажды спросил, не болит ли у того раненая нога…

— Нога-то давно не болит, да ты и видел, султан Гази, я хожу легко. Теперь иное болит… — Михал смолк внезапно…

— Заживёт скоро, — уверял Осман, — зато увидишь после, как полюбит тебя жена. И как не полюбить! Копьё у тебя внизу будет чистое, крепкое и всегда в готовности боевой!..[284] — Осман хмыкнул.

— Не о копье речь, — прихмурился Михал. — Душа моя в тревоге. Да ладно! Я хочу поскорее поправиться, хочу не последним лицом быть на свадьбе твоей… Теперь ведь я получил такое право…

Осман отвечал, словно бы и не слыхал слов Михала, совсем будто невпопад отвечал:

— Ты ведь птица, Михал. Можешь ли мне спеть сейчас? Любовную песню можешь ли спеть?

— Отчего не спеть! — голос Михала сделался беспечным. — Сейчас и запою. — И запел тотчас:

Марьяни, Марьяни молодая!
Хитрая Марьяни коварная.
Околдовала ты меня, Марьяни!

Платья мыть на море ты пошла.
Хитрая коварная Марьяни.
Околдовала ты меня, Марьяни!

Полную корзину платьев сложила,
Хитрая коварная Марьяни.
Околдовала ты меня, Марьяни!

Ты подняла на плечо корзину,
Ты вниз на берег спустилась.
Хитрая коварная Марьяни.
Околдовала ты меня, Марьяни!

Ветер, весёлый ветер подул,
Краешек юбки твоей красной приподнял.
Хитрая коварная Марьяни.
Околдовала ты меня, Марьяни!

Белую ножку твою увидел я.
Всё кругом, словно солнце, засияло.
Хитрая коварная Марьяни.
Околдовала ты меня, Марьяни!..[285]

Осман вслушивался в певческий голос Михала, такой знакомый; вслушивался в греческие слова и даже иные из них и понимал… Думал: «Что же будет? Как же оно сделается?..» Но ответа не находил…

Когда Михал поправился, да и люди его уже могли свободно ходить, тогда и заключён был торжественно брак Османа с младшей дочерью шейха Эдебали. Тогда Осман увидел лицо невесты и услышал её имя — Рабия… Он очень удивился, то есть не имени невесты, а быстрому лёту времени… Будто много тысяч годов тому назад было это — юная Мальхун среди цветов в окружении подруг, маленькая девочка, весёлые девичьи голоса окликают: «…Рабия!.. Рабия!..»

Осман посмотрел на неё. Теперь была она взрослой девицей. Лицо бледное, губы тонковатые, но нежные, глаза опущены и видно, что небольшие глаза, а лицо немного чересчур удлинённое, вытянутое даже. И высокая. Когда она стояла, видно было, что она высокая; и она казалась ещё выше от худобы…

Далее всё было как велось издавна — песни, пляски, обычное свадебное веселье. В песнях называли невесту первой красавицей — баш-гюзель, но видевшие Рабию женщины знали, что уж первой-то красавицей назвать её нет возможности… Звучали пожелания берекет — плодородия…