Бунко, метавший по-простолюдински зернь за пристава, уступил ему место за столом. Евфимия, укутанная понкой, идя за Карионом, услышала короткий разговор:
- Кто эта жонка, Семён Яма?
- Тебе всё знать да ведать! Должно, великокняжья сродница. А ты видал - молчи!
Луна сияла на дворе, словно ночное солнце. Небо очистилось. Ветер направлял пушной колдунчик на шесте в сторону Москвы-реки.
- Довольна ли, Евфимия Ивановна, походом? - спросил Бунко.
- Послушала другую сторону, - задумчиво, как бы самой себе, ответила боярышня, - а здесь, - уткнула палец в лоб, - узла не развязала.
Простились во дворе монастыря.
Очнулся дремлющий Кумганец и погнал Каурку на другой конец Кремля к дому Мамонов.
Ворота без расспросов отворяла дева в полотняном покрывале, подвязанном у подбородка.
- Въезжай, боярышня Евфимия!
Выйдя из кареты во дворе, гостья узнала Богумилу. Невзрачнейшая из лесных сестёр девка-чернавка, угадывавшая, как амма Гнева уставляла лучины на полатях, сейчас угодливо держала дверцу кареты.
- Вот так встреча! - обрадовалась Всеволожа. - Ты не иначе воротницей служишь у Акилины свет Гавриловны?
Богумила улыбнулась.
- Нынче у аммы Гневы девичья челядь. Я, Полактия, Власта и Янина к ней явились по понадобью. Вот углядела сквозь ворота, что ты едешь, и отворила.
11
Набаты били, как колокола. Огромнейшие барабаны буйволовой кожи сзывали московлян к великокняжескому терему. Не всех пускали в Кремль, по выбору. И всё же людства собралось у Красного крыльца премного. Не толпа, а глота, говоря по-древнему. Евфимия ждала боярыню Мамонову, сидя у себя в одрине, как на иглах. Вся приодета с помощью Полагьи. На голове девичья кика с рисками. А вместо летника по случаю неведрия - распашная телогрея, с длинными до подола рукавами, отделанная кружевом, застёгнутая спереди от ворота до низу тридцатью пуговицами.
Боярышню задерживало опоздание Мамонши. Накануне, после свиданья с узниками, договорились отыскать средство, чтобы одолетель подобрей был к сверженному, не велел казнить, а велел миловать. Амма Гнева обещала принести. Набаты уже бьют. Вот-вот пленных приведут ко Красному крыльцу всем напоказ. Однако Акилины нет как нет. Евфимия покусывает губы, смыкает-размыкает тонкие персты. Улавливает ухом лёгкие шаги по переходу…
Уф, наконец-то отворилась дверь. Вот и амма Гнева!
- Прости, мой свет. Такая толчея в Кремле! Колымага двигалась улиткой.
- Что принесла? - вскочила Всеволожа. Боярыня достала из-за занавески сарафана плоский чёрный камень. Он как раз пришёлся в её почти мужскую, крупную ладонь.
- Потрогай-ка. Это добряш-камень. Из земли арабской. По-татарски именуется «камык».
Евфимия тихонько переняла его и ощутила теплоту. Приятное, покойное тепло перешло в руку, растеклось по телу.
- Отчего целит сей камень?
Акилина дотронулась до гладкой черноты, как бы жалея расставаться с ласковым предметом.
- Целба его от разных хворостей. А главное, от внутреннего зла, во власти коего порою совершаешь неслйчные твоему нраву, студные поступки. Иди и подари тому, в чьей воле нынче судьба поверженных.
Проходя с Мамоншей через столовую палату, боярышня увидела своих лесных знакомок Власту и Полакию.
- Моя охрана! - обняла их амма Гнева. - Богумилу и Янину не взяла, оставила кормить и обиходить Андрея Дмитрича. Он с головой ушёл в свои занятия. Даже отказался к Красному крыльцу идти, поздравствоваться с новым государем. А ты ступай. Мы обождём.
- Девичник сотворим у Усти, твоей племяшки, - тонким голоском вмешалась Власта.
- Насовсем ушли из леса? - полюбопытствовала Всеволожа.
Полактия, понурив непроницаемый восковой лик, произнесла:
- Нам тут не место. Окончим краткое соборование с аммой Гневой и снова в лес.
Кумганец с трудностями довёз Евфимию до плотных цепей бердышников, что окружили Великокняжескую площадь. Охранышей из челяди отцовой она не озаботилась позвать с собой. Как пробраться к Красному крыльцу одной?
- Моя вина, - сказал Кумганец. - Сам сопроводил бы, да коней оставить боязно.
Евфимия стояла на подножке в тягостном раздумье. И вдруг - знакомое лицо богатыря с ней вровень. Хотя тот стоит пониже, на земле.
- Небось, боярышня! Дай руку…
- Ядрейко!.. Ты откуда? Куда сбежал?
Он не ответил. Помог бывшей госпоже левой рукой и заработал кулаком десницы:
- Ат-вали!..
- Ядрейко! У нас нет конюшего. Ты для чего исчез? - еле поспевала за ним боярышня.
- Орла подбили, орлица улетела, сокол взвился в облака, - оскалился, оборотясь, Ядрейко.
Всеволожа ничего не поняла. Однако вспомнила, как с герба их кареты ярой толпою был отбит орёл, осталась лишь орлица. Ядрейко же в тот раз, свистя кнутом, провёл карету в Кремль.
Она уже взошла на Красное крыльцо. Почувствовала: лапища нечаянного охранителя освободила её руку. Обернулась напомнить бывшему конюшему о возвращении, а Ядрейку вновь поминай как звали…
Евфимия невдолге отыскала на крыльце Ивана Дмитрича.
- Ты здесь зачем? - нахмурился отец. Боярышня заметила, что среди знати она одно-единственное лицо женского пола.
- Хочу всё видеть, - молвила Евфимия, нимало не смутясь.