- Прощай, гнусная переветчица, - сказал Вепрев. - Помни преданного тобой Василия Юрьича и приваженного, обречённого преждевременной смерти Дмитрия Юрьича…
- Клеветы сии лягут на чашу весов, когда будут взвешивать твоё зло перед адским пламенем, - перебила его Евфимия.
- Прежь меня сгоришь в аду! - рыпнулся воевода, воздев над поверженной трезубие вил. Однако ж не опустил их на её грудь, а передал одному из своих приспешников.
Вязница изготовилась ощутить смертельный удар острых зубьев. Вместо этого на неё упал навильник сухого сена. За первым - другой и следующий… Сено пахло осенним лугом. Мелкий острец с засушенными вкрапинами васильков, анютиных глазок, мать-и-мачехи щекотал ноздри сладким запахом ушедшего лета. Она вспомнила себя в Зарыдалье беззаботной отроковицей, когда ласкал солнышком Самсон-сеногной, обещая погожую осень. Она увидела себя в Занеглименье на берегу речки то ли Чертольи, то ли Черторьи, когда Марья Ярославна, внучка Голтяихи, плела для неё венок, Васёныш носил цветы, Шемяка в ней признавал другиню, Василиус называл невестой… Софья… Заозёрская Софья! Прибыла ли она нынче с мужем в Галич? Ведает ли, что творят с Евфимией? На сей вопрос не было ответа… Однако долго ли ей лежать под ворохом сена? А ворох становится весомее, тяжче, давит грудь… Вот уж и сладостные сенные вони не радуют - душат! Разум боярышни озарился догадкой: её не прячут под сеном неведомо от кого, её не испытывают ос-комными издевательствами, её измыслили лживым образом задушить, будто бы умерла сама, - ни петли на шее, ни катских перстов на горле. Вот она, привидевшаяся Раине, небывалая казнь - удушение сеном!
Евфимия пыталась пошевелиться. Тщетно! Сено настолько сдавило, стало столь плотным, что ни сесть, ни улечься на бок, даже ни головой крутнуть.
- А-а! - крикнула умирающая и не услышала крика.
«Любимик мой молится обо мне, зовёт к себе. Я иду к нему Божьей волей!» - была её последняя мысль…
И вот уже легче становится. Груз слабеет. Потоки пыльного, а всё-таки воздуха обвевают её. Сдавленная грудь ещё причиняет страдания, но тотчас это кончится, кончится…
- Работайте же, как ангелы! Не вилами, враг тебя уязви! Вилами её задеть боязно. Так, так разгребай!.. Эй, Кузька - кузькина мать! - Кузьма! Кому говорю? Руки ей разомкни. Пошире! Теперь сомкни. Ещё разомкни, ещё сомкни!.. Девка - как тебя? - Райка!
Подай воздуху ей в уста. Пощедрее! Глубоко вздохни, с силой выдохни. Вот и славно! Ишь, как хорошо глядит!..
Пока спасенница не раскрывала очей, слушала вдавни знакомый голос. А взглянула - узнала: Константин Дмитрия! Единственный оставшийся в живых дядюшка Юрьичей и Василиуса, сын Донского, безудельный изгнанник, старый друг её батюшки, прибыл из Новгорода Великого. Стало быть, успел послать за ним Дмитрий Красный, как обещал. Да не к свадебной каше успел приглашённый невестою, а к позорной казни.
- Сколько лет, сколько зим не виделись, сиротка Евфимьюшка! - склонился он к самому её лицу. - Ну, дозволь поверну тебя, вервие развяжу… Ах, ироды проклятые!.. Кузька, с ног путы поснимай. Побережнее!.. Подымайте, дети мои, сей бесценный груз. Прямиком - в мою кареть! И - ходу, ходу отсюда! Даже на отпевание безвременно почившего племянника не пойду, чтоб более не видаться с извергами. Поистине, удались от зла и сотворишь благо!
5
Село Вседобричь, отданное новгородцами в кормление Константину Дмитричу, успокоило Всеволожу близостью к Господину Великому Новгороду, дальностью от Москвы, Костромы и Галича. Княж терем стоял от села наособь, окружённый огородом и службами. Здесь успокоенная Евфимия предалась тихой жизни, напомнившей о родительском доме. И всё же она возвращалась мыслями к претерпенным страстям.
Когда княжеская кареть спешила умчать её от Шемякиной слепой злобы, спасённая выяснила, что избежала казни благодаря Раине. Той пришло «привидение», будто Евфимию спрятали в копне сена. Большого искусства стоило и подслушивать под дверьми, дабы вызнать о грозящей обеим беде, и скрываться от Вепрева, Шемяки и Дементея, и проследить, куда увели боярышню. Узнав, что единственный приглашённый Всеволожей на свадьбу гость Константин Дмитрич наконец-таки прибыл в Галич, Раина бросилась к нему. Старый друг боярина Иоанна подоспел вовремя. «Как Шемяка не воспротивился моему увозу?» - недоумевала Евфимия. «Он ли мог мне перечить? - вскинул бороду дядя Юрьичей. - По дедовскому закону я сейчас должен быть властодержцем Великого княжества Московского. Да заветы порушены!»