Ослепительный нож

Пройдя по длинному переходу, темничник ввёл новую узницу в большую палату. Она располагалась не под землёю, ибо вниз не спускались. По одной стороне зияли светмо оконца малые, сводчатые, оплетённые крест-накрест. Евфимия не заметила крупной железной клетки посреди палаты. Из противоположной двери в это самое время вывели под руки человека, двигавшего ногами как бы во сне. Голова свешена, волосы пали на лицо. Платье же по плечам и на груди окровавлено и изодрано. Проходя мимо Всеволожи, он внезапь вскинул голову, резко рванулся из рук темничников. Один из них прикрикнул от неожиданности:

- Но, но, но!

В первый миг Евфимия узнала Васёныша. В следующий же миг, когда он тряхнул головою вбок и волосы разлетелись обочь лица, она узрела две пустые глазницы, две ямы, из коих до дна выскоблена жизнь.

- Батюшка! - крикнула Всеволожа не своим голосом и лишилась чувств…

Пришла в себя в тесной клетке. Ни встать, ни лечь. Сиди, съёжившись.

- Отверзла зеницы нещечко, моё сокровище, - заворковал деревянный голос, напомнив давнее блуждание во дворце перед судом над Василиусом, цепкую незнакомку под белой понкой, впоследствии оказавшуюся вовкулакой Мастридией.

Перед клеткой взабыль стояли две сгорбленные старухи. Разглядывали её, аки зверя диковинного.

- Она! Вся, как есть, она. Чего зря болтать? - изрекла удоволенно Софья Витовтовна. - Кутузов меня переполошил: сам её не помнит, а Ростопча голову даёт наотрез - не она! Ох, этот Ростопча! Сорву с дурной головы рыжий чуб собственными руками.

- Отвори клеть, - попросила Мастридия. - Дай с ней поручкаюсь. Молодая! Сочная!

- Погоди, - окоротила Витовтовна. - Мне она ещё живою потребна. Будет увядать медленно, доколь не признается в лестливых чарах против своего государя. А я ежедень стану посещать её, наблюдать, как уходит из тела жизнь. Дьяк Беда поведал о нынешнем франкском короле Людвиге. Наивящих своих врагов заключил он в клетки. Еженощь навещает их[10]. Ты воткнёшь зерно в землю и глядишь то и дело, как росток набирает силу. Людвиг же наблюдает противное: приход смерти за шагом шаг. Уж до того занятно!

- Молчит! - скучнела Мастридия, не спуская глаз с Всеволожи.

- Говори! - приказала Софья Витовтовна. - Каким зельем улестила моего сына в Нижнем, что не может выкинуть тебя из головы, а?

Узница не проронила ни слова.

- Кутузов почёл её ведьмой, - поделилась великая княгиня со своею наперсницей. - Голень резали, стопу жгли - ни звука! Она боли не чует.

- Ишь ты! - удивилась Мастридия.

- Оттого я велела изготовить для неё клетку, - гордая выдумкой, сообщила Софья. - Ни катов не надобно, ни трудов. Муки зачинаются изнутри, растут сами по себе. Поглядим, потерпим!

- Приспешница-то её издохла враз, эта будет отходить медленно, - рассудила Мастридия.

- Станешь ли говорить? - обратилась Витовтовна к Всеволоже.

Евфимия не разомкнула уст. «Горислава молчала, и это её спасло», - заключила она, всем упорством преодолевая желание высказать прегнуснодейной старухе всё, чем больна душа.

Посетительницы, потоптавшись ещё, ушли, злобствуя и ворча.

Очень скоро заточница ощутила мучительность злого замысла. В отличие от помещённых в клетки зверей ей не давали ни пищи, ни питья. Не выводили по нуждам, не предоставляли посуды.

Пустая палата потонула в ночи, сызнова вплыла в день. Не появлялся никто.

Кажется, повечер ОНИ вновь возникли. Мастридия на сей раз опиралась на клюку.

- Дух от неё - ой-ёй-ёюшки! - проскрипела она.

- Ну! - воззвала Витовтовна. - Выверни душу наизнанку. Дьяка позову, всё запишет.

Всеволожа молчала.

Мастридия сквозь прутья просунула клюку, ткнула в бедро. Пришлось отползти. Однако старуха обошла клетку и ткнула сызнова.

- Прекрати, - попросила Софья. - У катов железа пострашней твоего, и то пользы не было. Время сделает своё дело.

Старуха не унималась, гоняла заключённую в клетке, как зверя, из угла в угол.

- Пардусиха! - восхищалась Мастридия.

- Не пардусиха, а змея подколодная. Тьфу! - отвернулась Софья.

Наконец дождалась страдалица их ухода.

Голод её не мучил. Мучили тошнота и слабость. Встряхнуться, собраться с силами не было никакой возможности. Лежала, скрючившись, неволею покорялась сну.

Воспоследовали новые посещения наблюдательниц её мук. Но глумливые посетительницы уже почти не ранили глаз и ушей заточницы. Какие б рожи ни строили, что бы ни изрекали, ей было всё едино. Болели лишь те части тела, куда попадала клюка Мастридии. Однажды достигли слуха обеспокоенные глаголы Софьи Витовтовны:

- Надо что-то переменять. Она окоченеет в безмолвии.

- Травку знаю, - вкрадчиво предложила Мастридия. - Выпьет - всё, что спрятано в душе, выложит, как на блюде.

- Тьфу, твоя травка! - не обрадовалась великая княгиня. - Хочу слышать от этой твари не то, что у ней в душе, а то, что у меня в голове.