А вообще все выглядело очень мило, любезно и даже сказочно. Чернокосая служанка, шурша шелком желтых шаровар, поставила перед Зуфаром чеканный поднос с фигурным сдобным хворостом, с исфаганскими сладостями и шербетом. Пахнуло в лицо ароматом духов, на обнаженных руках служанки звенели браслеты. Но Зуфара поразил почему-то поднос. "Серебряный, позолоченный. Стоит баранов шестьдесят", - подумал он.
Глаза Али Алескера забегали. Он поглядел на служанку, затем исподтишка взглянул на Зуфара и снова на служанку. Кровь прихлынула к голове Али Алескера, и он сглотну слюну.
- Тьфу-тьфу!
Я взял поцелуй с ее губ и усладил им свою душу.
Я обвил ее нежные бедра и поцеловал ее
еще раз тихо-тихо.
Не плохо... а... Не решаюсь предложить вина, - сказал, слегка задохнувшись Али Алескер. - А все же?.. Не хотите? Согласен. Разумно. Наши отцы мусульмане, наши деды, прадеды вина не пили... Не дозволялось законом!
Свет электрической люстры. Благодушный хозяин. Гибкая, в откровенно-бесстыдной одежде прислужница, волшебные ковры, шербет. Совсем рай пророка Мухаммеда! Да, совсем бы все хорошо, если бы не боль ссадин и ушибов...
Зуфар поднял усталые веки и вздрогнул. На него со стены смотрели испуганные глаза затравленного... глаза зверя, попавшего лапой в капкан. Глаза горели. Зуфар не сразу понял, что это его собственные глаза и что он смотрит сам на себя из рамы высокого, в полстены, зеркала. Он не удивился, не испугался. Он поразился лишь свежему шраму, рассекавшему его высокий лоб, юношески чистый лоб. Невольно он поднял руку и притронулся к шраму осторожно, чуть-чуть...
- Тьфу-тьфу! В драке то ли бывает, - сказал быстро Али Алескер. Он потемнел. Вспоминать трагедию на колодцах Ляйли не входило в его планы. Он понимал, что хивинец ожесточился, озлоблен, и пытался смягчить, успокоить его, но с неудовольствием читал на его лице совсем не то, что ему хотелось.
Даже самые мимолетные переживания, ничтожные смены настроения отражались мгновенно на открытом, простодушном лице Зуфара. Вспышка мысли, точно камешек на водной глади пруда, порождала движение губ, век, щек. Но так же как бесследно исчезают водяные круги, так и в чертах Зуфара спустя секунду не оставалось и признаков волнения. Однако на то Али Алескер и имел глаза, чтобы уметь в лицах подмечать незаметные любому менее опытному человеку отблески чувств, переживаний.
А у Зуфара сказывалась молодость, отсутствие опыта в общении с людьми. Людей в пустыне встречаешь редко. И сколько надо силы воли, чтобы сохранить спокойствие и не позволить этому на вид добродушному, симпатичному, но плохому, очень плохому человеку понять, что ты в отчаянии, что ты слаб и готов расплакаться, если бы ты вообще умел плакать.
- Друг мой, вы напрасно впадаете в отчаяние. Выпейте чаю. Хотите с сушеным лимоном? Заложите за щеку и сосите. У нас в Персии так чай пьют. Ваше положение действительно трудное, но ведь все зависит от вашего благоразумия и... желания.
Зуфар не мог не выругаться в душе. Этот проклятый читает мысли. Что делать? Плохо, очень плохо.
Али Алескер с удовлетворением перехватил мимолетный взгляд Зуфара на гладкие плечи длиннокосой служанки.
- Да, - ухмыльнулся он, - господин комиссар, у нас не так плохо... тьфу-тьфу!.. для умных, а? Вы молчите? Не понимаете? Но что тут понимать? Для благоразумных у нас, - он глазами показал на ковры, люстру, дастархан, на служанку, выходившую из комнаты, и продолжал: - А для несговорчивых... тьфу-тьфу!.. упрямых у нас неуютно. Большевиков в Иране не любят, безбожники они. Их с удовольствием варят в кипящем масле. Положат в котелок и... варят. Впрочем, варили... шахиншах в своей неизреченной доброте не поощряет... тьфу-тьфу!.. масло... котел. Теперь в Иране большевиков чаще... тьфу-тьфу!.. гуманно... - Он жестом показал, как гуманно в Персии вешают большевиков за шею, и продолжил, облизывая губы: К сожалению, в глухой нашей провинции еще не понимают... э... гуманности и, знаете, не очень гуманно... тьфу-тьфу!.. поджаривают на раскаленных кирпичах, на кол сажают. Ужасно больно и неприятно. Или тоже вешают, только за одну руку... гм... Но вам, дорогой друг, спору нет, нечего бояться. Такое варварское обращение только с теми... ну там зарежет отца, девочку изнасилует, на помещика руку подымет, ну, со злодеями из черни, из толпы. Толпа ничто - глыба глины. Вы же не глина, а? Вы, тьфу-тьфу, фарфор! Того, конечно...
Он поразительно ласково взглянул в глаза Зуфару. В глубине зрачков добродушного перса сидели маленькие омерзительные насекомые. Они поглядывали на Зуфара с холодной расчетливостью. И если лицо - зеркало души, то, так же как и в зеркале, на лице Али Алескера не осталось и следа от только что сиявшего маслянистым светом добродушия. И снова Зуфару стало не по себе. Он поежился и заговорил. Он впервые заговорил с тех пор, как его привезли в Баге Багу засунутым в шерстяной колючий чувал. Его так и везли... он не помнит, сколько дней... в чувале... От одной этой мысли в голове делалось мутно, душила ярость...
- Какое вы имели право? Я...