Осколок (СИ)

- Ладно, запевала, беги уже, а то без тебя про паровоз споют и всё!

Ася ещё раз одёрнула кофту и устремилась к двери на ходу ухватив со стола кусочек сахарку.

Агния в спину младшей положила крестное знамение, похлопотала у печки, потом как-то по-особенному торжественно вынула из заветного сундучка святые лики, расставила на полке в красном углу, зажгла лампадку и стала тихо праздновать.

Так случилось в тот год, что совпали великий пролетарский праздник 1-го мая и великий праздник Пасхи. Так что народонаселение Руси Великой разделилось по простому принципу: кто во что веровал, тот то и праздновал, хотя многие успевали совмещать.

Церкви в Бруснятах не было. Вернее она была разрушена в порывах революционного энтузиазма. Куда подевался клир, не известно никому, а в церкви был устроен склад. Так что истово верующие вынуждены были ходить на службы за несколько километров в Баженово или Некрасово.

Агния же верила тихо, в церковь ходила крайне редко и праздники чаще всего справляла дома, наедине с молчаливыми ликами.

Добежав до главной улицы, Ася как раз успела к началу демонстрации и примкнув к первым рядам, тут же звонко затянула песню.

Разве можно из нашего далека понять радость, с которой в те призрачные годы выходили на демонстрации и стар и млад? Не было ещё страшного террора, не исчезали в ночном мраке безвинные, не летели в безответную пустоту письма, не стояли многочасовые очереди с передачами у железных ворот с зоркими стражами, зато очень свежи были в памяти людей ужасы последних царских лет, мировой и гражданской войн и бандитского беспредела.

Казалось – вот она, счастливая жизнь, о которой мечталось веками. Чуть-чуть потерпим, поднимем окончательно страну из разрухи, построим плотины и заводы и заживём! Так заживём, как в сказках живут. Успеем сами пожить и детям красивую жизнь на вечные века оставим!

И не будут гарцевать у леса всадники, поигрывая шашками, не будут стрелять вслепую по кустам.

Вот про это про всё и пела Ася. Ликовала душа и звонкий голос рвался к небу. Летел к коммуне паровоз и былинники речистые вели рассказ про красных кавалеристов, тачанка мчалась по горячей Каховке и вставал проклятьем заклеймённый мир рабов и голодных.

Демонстрация уже миновала Широкое Место и приближалась к мостику через неширокую речку, которая не только поила, но и кормила, и даже одевала. Водилась в ней разная рыба, проживали выдры и шиншиллы, встречались даже бобры. Так что мужики деревенские и рыбачили, и промышляли не только для своих надобностей, но и на продажу.

Весной разливалась река, затопляя прибрежные луга, неся плодородие, и от того на лугах этих в изобилии произрастала такая сочная да вкусная трава, что деревенские коровки, отведав её вдоволь, изобильно доились вкуснейшим молоком.

У моста через эту речку вдоль берегов её произрастали пышные кусты: и ирга, и боярышник, и дичка, и черноплодная рябина и ещё много-много чего.

Сейчас кусты эти, соскучившись за долгую зиму по весёлому солнышку, вытянули ему навстречу малюсенькие листочки и со стороны казались покрытыми нежным зелёным пухом.

Пух был весёлым и мягким, а камень, что прятался в злодейской руке затаившегося в кустах негодяя, был очень тяжёлым…

И искали глаза злодея поющую

И нашли, и полетел камень.

И неслась песня над головами,

И летел камень, рукой злодейской пущенный,

И прервалась песня,

И споткнулась как будто поющая

И упала тяжело…

Поразил злодейский снаряд звонкую запевалу прямо в правый глаз, а падая Ася ещё и колено правое рассекла чуть не до кости.

Кончилась радостная демонстрация поисками злодея и погоней. Только напрасна была погоня, не догнали никого. Всем миром пытались дознаться, что за негодяй это был, но так и не дознались. Ну как можно в деревне, где все родственники проживали, где всего три фамилии было - Кочневы, Пешковы и Брусницыны – не найти камень бросившего?

Чужой это был злодей, видимо. Точно, чужой.

Асю на подводе отвезли в районную больницу, чтобы глаз лечить и швы на колено наложить. Местный фельдшер, человек старого склада, верующий истово, ещё с вечера ушёл в церковь на Пасху и вернулся лишь к вечеру, когда уже всё кончилось.

Всю жизнь носила на правом колене Ася отметину – шрам, как памятку о той демонстрации, где была запевалой, синяк же гигантский и опухоль от удара камнем прошли довольно быстро, и следа не осталось.

Можете мне не верить, но года через два после того, как упокоилась Ася с миром, я обнаружил на правом колене то, чего раньше не было никогда – такой же точно шрам. Что об этом думать, я не знаю, много объяснений вертится в голове, даже из области мистической. Вижу, что не очень-то верите, но убеждать и доказывать не буду, это моя личная отметина, моя зарубка на всю жизнь, мой осколок.