Осколок

Если Синицын увлекался военной жизнью, то Яша Ершов — маленький и подвижной боец — мало походил на военного человека. Он часто забывался и путал уставные положения и воинские термины. Ствол у винтовки он называл дулом, спусковой крючок — собачкой, подсумок — патронташем. Ершов долго не мог уяснить разницы между часовым и караульным, между начальником и комендантом гарнизона.

— В армии не говорят «начали стрельбу», — терпеливо поучал командир отделения Ершова. — Нужно говорить: открыли огонь…

Ершов сам огорчался своим маленьким неудачам. Но он отличался каким-то особым упорством, с которым и продолжал учебу.

На своего помощника ефрейтора Семена Любова командир отделения мог положиться в любом деле. Потому, когда сержант на время покидал отделение, он всегда был спокоен.

— За меня остается ефрейтор Любов.

Командир знал, что смышленый и предприимчивый ефрейтор будет отлично командовать отделением.

Сержант Усов знал их всех, знал, чем они живут и чем интересуются. Ему хорошо были известны и понятны флегматичность и задумчивость красноармейца Горяева, веселость и легкословие Сибирко, трудолюбие и исполнительность Анисимова. Он жил вместе с ними, водил их в походы, рассказывал, объяснял, требовал.

И вот война! Она еще крепче сплотила отделение. Бойцы теперь особенно хорошо поняли, что не напрасно они рыли ячейки, ползали по сырой земле, учились стрелять, маскироваться. Теперь им казалось, что сержант Усов научит их еще большему.

3

Люди спали. Они чувствовали смыкающееся кольцо опасности, но шестнадцать часов напряжения оттеснили волнение. Нужно было спать.

Впереди стонала под вражеским каблуком советская земля. Сзади накипала гневом и собирала силы та же земля. Шли товарные поезда и воинские эшелоны, нестерпимым жаром дышали сталеплавильные печи, с конвейера сходили новые боевые машины. Народ поднимался защищать свое богатое, им добытое, заработанное, завоеванное счастье.

Как и обычно, она была удивительно короткой для спящих и необычайно длинной для бодрствующих — эта ночь.

Горяеву минуты казались звучащими и осязаемыми, — так они были медлительны и однообразны. Горяев хотел представить, что творится вокруг, за стенами. Но он лишь знал, что ночью пошел снег. Это было хорошо. Снег скроет на траве и кустарниках следы пороха, дыма, копоти. Издали дот будет совершенно незаметен.

Зато Горяев легко представил то, что делается за сотни километров, в его родном городе. Утро начинается в большой комнате голосом диктора. Мать проснулась, встает, чтобы включить электрочайник. Сестренка Леля тоже проснулась, но не открывает глаз. Она говорит, что очень приятно спать под команду и музыку для физзарядки. Репродуктор потрескивает, инструктор предлагает расправить плечи и приготовиться к маршу.

Горяев служил в армии, но редко думал о войне. Она казалась ему далекой. Он был уверен, что война будет не завтра и не через год… Иногда в свободную минуту молодой художник Горяев делал в тетради зарисовки: он готовился после службы написать большое полотно.

Первый день войны был тяжелым, как и первые выстрелы, как первые снаряды, просвистевшие над головой. И Горяев понял: так должно было случиться.

Горяев не был смельчаком. Но сейчас в нем поднималось чувство боли и мщения. Неужели вся жизнь должна нарушиться? Тогда ему нельзя будет заниматься любимым делом. Леля не должна учиться. Фашистские бомбардировщики сожгут город, тот дом, где живет мать.

Значит, нужно воевать, бить, бить подлого врага.

Заканчивалась безмолвная ночь. Вот к аппарату протянул руку сержант Усов. Он сделал это спокойно, без рывка; значит, сержант не спал.

Усов, действительно, бодрствовал всю ночь. Он приложил трубку к уху.

— Товарищ сержант, — слушал он, — говорит военинженер Ольховец. Нужен ли вам инструктаж или консультация?

— Нет, мне все ясно, — ответил Усов. — Один вопрос: выдержат ли перекрытия снаряды среднего калибра?

— Этого бояться не следует, — заметил инженер. — Не подпускайте к доту немцев с зарядами. Артиллерийская стрельба по дотам мало эффективна. А в случае попадания — выдержит. Я строил, и за материал я ручаюсь!

Последовало молчание.

Потом в трубке вновь послышался голос:

— А как люди вашего гарнизона?

— Я знаю их, и за них я тоже ручаюсь! — ответил комендант.

4

Оказалось, что немцы не знали о существовании дота. Вчерашняя яростная стрельба в разгаре боя все же не выдала защитников маленького укрепления. Рано утром были замечены первые небольшие группы противника.

— Фрицы появились, — шепнул Сибирко. — А ну-ка, Синицын, угости их!

— Огонь не открывать! — запретил Усов. — Это разведчики.

Между тем Синицыну очень хотелось нажать на спусковой рычаг пулемета.

— А может быть, они нас совсем не заметят? — проговорил Альянцев.

Его голос дрожал. Сержант Усов бросил мимолетный взгляд на Альянцева. В этом взгляде сверкнул укор. Комендант почувствовал в словах Альянцева страх. Он сжал зубы и поморщился.

Впереди грохнули одиночные орудийные выстрелы. Фашисты начинали артиллерийскую подготовку. Их батарея была скрыта в лесу, где-то далеко, слева от дота.