– Вики, должно быть, видела, как я им пользовалась, хотя я была очень осторожна, – она качает головой. – Здесь я ощущала свободу, понимаешь? Я могла здесь быть полезной, помогая с кампанией, когда мне нужно было уйти от Сола и от нее, чтобы на некоторое время очистить разум.
Я уже собираюсь спросить, кого она имеет в виду под «ней», но тут же понимаю, что она говорит о своей старшей версии.
Они постоянно лезли ко мне со своими «отправься сюда, делай то, делай это». Я ни минуты не могла посидеть спокойно. Здесь, с кампанией, я думала, что действительно смогу что-то изменить. Идеи Вудхалл… ты читала ее речи? А что, если бы они действительно обратили на нее внимание в 1872 году? Если ее взгляды на контроль рождаемости, нищету, отмену войны… ну, почти все, принимались всерьез?
В этот момент ее глаза более живые, чем когда-либо, и у меня такое чувство, что она говорит быстро не просто потому, что знает, что нас могут прервать. Она немного напоминает мне саму Вудхалл, когда она была на сцене в Аполло-холл, но также и этого ребенка из моего второго класса, который был очень, очень увлечен динозаврами. Он мог бы назвать каждый вид, и он мог продолжать бесконечно, как только заведется. Я хочу направить ее обратно к той истории, где она забрала ключи, но она мне и слова не дает вставить.
– То есть ты помнишь, что слышала о ней в школе? – Я начинаю отвечать, но она продолжает перебивать: – Прости. Я забыла. У тебя ведь были учителя киристы, верно? Во всяком случае, в моей школе никогда не упоминали о ней. А если и упоминали, то делали это очень плохо, потому что я ничего не помню. Я хотела узнать, смогу ли заставить их обратить на это внимание. Я кое-что подправила, дала ей несколько советов по акциям, чтобы помочь развить кампанию. Не для того, чтобы она выиграла. Просто чтобы
Дверь закрывается, и мы слышим шаги, но потом все стихает.
– Если взрослая-я велит тебе идти против Сола, то ты тоже не в безопасности. Он ведь не
Я уверена, что за этими словами скрывается действительно ужасная история, и я также уверена, что не хочу ее слышать.
– А если я не выступлю против него, – говорю я, – никто из нас не будет в безопасности. Никто.
– Но ты ведь тоже их видела. Все эти тела, даже маленьких детей. Сложенные в кучи для сжигания.
Это то же самое, о чем говорил Кирнан. Сборник-хитов-всех-времен, состоящий из человеческой бесчеловечности к человеку. Проблески войны, голода и геноцида. Но все, что я вижу в своем воображении, – это вклад самого Сола, часовня, полная тел, и одна маленькая рука, свисающая с края скамьи.
– Да. Но я не верю, что Сол пытается остановить эти зверства. Позже ты тоже в это не поверишь.
То, что я сказала, должно быть, звучит правдиво, потому что Пру снова начинает говорить, на этот раз наконец-то о ключах, которые были в штаб-квартире ХРОНОСа. Ну, примерно об этом.
– Взрыв снова открывает все эти споры о ХРОНОСе. Не только о путешествиях во времени, но и о законах, регулирующих генетические изменения. Потому что у агентов ХРОНОСа не по одной незначительной правке, как у всех остальных. Они изменяли внешность, интеллект, память, почти все, в дополнение к тем изменениям, которые позволяли им использовать ключ. Тейт сказал, что это возродило дебаты о клонировании, о продлении продолжительности жизни…
– Подожди, подожди. Ты так быстро рассказываешь, я почти ничего не запомню.
Я только смутно помню, как Кэтрин говорила о законах, регулирующих генетические изменения – «избранные дары», как она их называла. ХРОНОС, возможно, и улучшил память всех четырех моих бабушек и дедушек, но только малая толика этого досталась мне. Я бы предпочла довериться записи. Я открываю сумку, провожу большим пальцем по телефону в поисках приложений, затем нажимаю на приложение голосовых заметок.
– Ладно, продолжай. Во-первых, кто такой Тейт?
Пру продолжает, и в ее голосе слышится легкое раздражение: