Осколки памяти

В послевоенном университете работали блистатель­ные педагоги: репрессированные, отсидевшие в лагерях, они были направлены в Минск, определенный для них чертой оседлости. Легенды среди студентов о них ходи­ли. Но эту плеяду я уже не застал, к моему появлению в университете срок их пребывания в Минске окончился, и они разъехались - кто в Ленинград, кто в Москву.

Однако и те, у которых довелось учиться мне, были замечательные педагоги.

Был у нас преподаватель античной литературы по фамилий Лапидус, очаровательный, интеллигентный, тонкий человек. Весь погруженный в греческую поэзию, он представлялся мне древним греком, случайно оказав­шимся в нашем времени.

И однажды я его решил по-свински разыграть, хам был. Говорю, что рылся я в библиотеке и вот нашел греческие стихи, а библиотекарша не знает, откуда это и что за отрывок (в послевоенных библиотеках рванины много было).

- Так, так, любопытно.

- Он явился, как Деус экс махина,

Неожиданным громом низвергнут.

Фимиам благовонный богов

Он принес на главе златокудрой...

Лапидус прочитал, улыбнулся и сказал:

- Автора, Игорь, я хорошо знаю. Вы артист и пре­красно, что в драмкружке играете. Это ваши стихи.

Я растерянно пожал плечами:

- Это все от любви к Вам. Это неловкая шутка.

Зарубежную литературу нам блистательно читал знаменитый академист Факторович - всегда в галсту­ке, подтянутый, чистенький, воротник накрахмален. Я помню начало его первой лекции: "Обмакните перо своего невежества в чернильницу мудрости..."

Его противоположность, профессор Гуторов, пре­подавал введение в литературоведение. Шебутной, жиз­нерадостный человек, на его лекциях жутко весело было: всякие байки рассказывал, частушки пел. И вот однажды (было очень жарко) он читает лекцию, сни­мает пиджак, вешает его на спинку стула, оставаясь в рубашке с короткими рукавами - и о, ужас: весь в на­колках! Ну, просто весь! И тут он как бы мимоходом говорит: "Ребята, из беспризорников я, но, как видите, дожил до профессора, и, между прочим, говорят, непло­хого. Так что, если будет у вас тяга, если будете учить­ся, то вы сможете многого достичь и в литературе, и в других видах художественной деятельности". Прелест­ный дядечка.

А преподаватель Шнитке, обучавший нас языко­знанию, был знаменит тем, что применял на экзамене свою "фирменную пропускную систему": сам пузатый, дверь откроет наполовину и становится в проеме, так чтобы едва можно было пролезть. И запускал по одному в аудиторию. Причем для парней живот убирал, а вот девчонкам доставалось. Хороший мужик был, но забавный. Про него поговорка ходила: "С миру по нитке - диссертация Шнитке".

Не могу забыть, как "интересно" проходили лекции по белорусской литературе. Преподавательница (лите­ратуры!) приходила, открывала толстую тетрадь с по­желтевшими страницами и начинала монотонно читать с того места, на котором остановилась на предыдущем занятии. Тут начинались и морской бой, и крестики-но­лики...

Когда же пришла пора дипломной работы, то, дабы не думали, что все пять лет мною постигались лишь две дисциплины - театр и спорт, - я, видите ли, захотел за­няться научным исследованием. Придумал тему: "Писа­рев - критик Пушкина". Мне было интересно разобрать­ся, как так: Писарев неизменно восхищался Александром Сергеевичем и вдруг написал о нем критический отзыв. Это филологическая работа, не журналистская, и я сей­час понимаю, что только благодаря молодому препода­вателю Нине Александровне Сницеревой, которая, види­мо, на заседании кафедры поручилась за эту работу, мне позволили ее писать, и она состоялась. Нину Александ­ровну я хорошо помню: миниатюрная, ослепительно кра­сивая женщина, всегда прелестно одетая и пахнущая хо­рошими духами. Кроме того, что она была преподаватель, она была еще и женщина. И как же глубоко должен был врезаться в память пятикурсника этот осколок, что он прочно сидит во мне до сих пор. Нина Александровна, к слову, преподавала и Светлане Алексиевич, гениальной нашей писательнице, и, поскольку хорошие люди сходят­ся, они дружны между собой.

Помню прекрасно и проректора университета по учеб­ной части Андрея Яковлевича Малышева, профессора, док­тора наук, который любил наш студенческий театр, очень часто бывал у нас на спектаклях, и когда возник вопрос о том, что по окончании учебы меня приглашает на работу ТЮЗ, Андрей Яковлевич помог мне распределиться таким образом, чтобы я попал в театр. Этот осколочек сейчас иногда так ярко вспыхивает: я глубочайше ему за все бла­годарен.

Хорошие очень люди в университете были. И они остались, они живут со мной.

Студенческая публика тоже была блистательная: по­эты - Наум Кислик, Валя Тарас, Нил Гилевич, Гриша Бо­родулин, Гена Буравкин, писатели - Иван Чигринов, Иван Пташников, Михаил Стрельцов, светлая ему па­мять. На нашем курсе учился поэт Анатолий Вертинский. Бывает же такое!

Шире шаг!

О том, что до университета я тренировался в бас­кетбольной команде у Любови Львовны Щукиной, сра­зу узнали и взяли разводящим в университетскую ко­манду.