Осколки недоброго века

– Вот только… – горько усмехался Того, вдруг сравнив военную кампанию с партией в го или с персидской забавой, именуемой шахматами, – вот только выбивая друг у друга пешки и ферзи (сиречь корабли), русские всякий раз могут подставлять на игровую доску новые фигуры… с Балтики.

Отвлёкшись…

А в Царском Селе до недавнего времени вполне реально обсуждалось, надо ли доводить до сведения Рожественского о беспрецедентной выходке британцев у берегов Камчатки – о нападении английских крейсеров под японским флагом на российские корабли, о потоплении «Рюрика». Да и о заслуженной участи нападавших.

Забавно, но учитывая, что дискурсантов-спорщиков в основном было всего двое – государь Николай и морской министр Авелан, занятие позиции «за» или позиции «против», в зависимости от той или иной аргументации, кочевало. То есть реально – «вчера» Авелан заявлял, что командующий Тихоокеанским флотом обязан знать, чего можно ожидать от подлых британцев: «до китайской стоянки флота англичан всего сто тридцать миль!» А «назавтра» проникновенно заверял, что не стоит давить на Зиновия Петровича, дабы тот, принимая боевые решения, не испытывал на себе «магнетизма вэйхайвэйской опасности».

Романов с Фёдором Карловичем – и в той, и другой версии – и соглашался и спорил, чем выказывал занимательное противоречие. Впрочем, все эти колебания прекратились после того, как «Лена» вышла «на большую дорогу» и из сводок стало окончательно очевидно, что вспомогательный крейсер вскоре добежит до Порт-Артура.

А там капитан 1-го ранга Трусов, и беглец-попаданец тем более, предстанут пред очами Зиновия Петровича, непременно ошарашив того новостями-подробностями, что случились в Авачинском заливе после расставания «арктической эскадры» с «Ямалом».

– Надо исходить из военно-политической ситуации, – здраво рассуждал монарх, – Рожественскому как ответственному лицу, могущему принять судьбоносные решения, и фатальные в том числе, следует быть начеку. Нам же вместе с тем надлежит отправить для адмирала нераспространительное (не сильно полагаясь на шифро-телеграф), но понятное пояснение на текущий момент. Всенепременно держать с ним связь и сообразно дальнейшей обстановке доводить до него основные императивы, как то: «не поддаваться на провокации», а при дурном исходе «ждать и быть готовым оказать достойный отпор».

На самом деле император Николай II ориентировался на дипломатию и политический анализ, полагая, что Англия останется верна международным правилам и пунктам договора с Японией. По меньшей мере открыто и беспардонно вмешиваться в войну не станет.

Но, конечно, в большей степени он рассчитывал на две важные встречи и свою политическую игру – продуманную, тонкую, компромиссно-бескомпромиссную. Совершенно ясно, на чём основывающуюся. Романов был уверен, что переиграет оппонентов, лишь немного хмурясь на осторожные замечания Авелана:

– Вы-то, ваше величество, знаете, что Англия в ближайшем будущем поступит так или эдак. Знаете, как поведёт себя Вильгельм. Вопрос: знают ли они сейчас сами, какой линии держаться?

Что было пикантно, те стороны тоже строили хитроумные планы, стремясь к диалогу и, главное, жаждая в личной встрече прояснить обстановку: что же там, чёрт побери, в этой России, у этого Николая-родственничка происходит?

Вильгельм II напрямую засылал предложения (уже третье) о свидании а-ля «великодержавно и величественно, как уже однажды приятно-памятно случилось, когда Мы встретились императорскими яхтами ”Гогенцоллерн” и ”Штандарт” в море Балтии».

Тут надо сказать, что Николай не удержался от ехидного комментария: «…Осенью Балтика не для увеселительных прогулок – стыло и штормит-с нередко».

Второй фигурант политической интриги – король Англии Эдуард VII – через своего посла в Санкт-Петербурге передал записку: «Такого-то числа-месяца намерен прибыть в Копенгаген с полуофициальным родственным визитом», эдаким лукавым намёком, что был бы рад встретить там своего дражайшего племянника. Хитрая жо…[38]

Николай принял «раздачу карт», откликнувшись на призывы одного и экивоки второго, действительно отбыл на яхте, сам ещё не зная, кому первому отдать предпочтение.

Пожалуй, стоит подметить, что с этим его почти скоропостижным отъездом из столицы получился ещё один побочный, полезный, а в чём-то даже поучительный казус.

Барон Итиро Матоно, японский дипломат, посланник страны Ямато во Франции, получив приглашение посетить Петербург, ни много ни мало для беседы (странная недипломатическая формулировка) с российским императором, вне всякого сомнения, предварительно известил и заручился согласием на миссию у Токио.

Токио тихо ликовал! Япония уже балансировала на грани экономического истощения. Война входила в неприятную стадию – в лучшем случае намечался затяжной пат. Шаг русского императора к диалогу был как нельзя кстати.

На приёме у российского министра иностранных дел учтивый аристократ Матоно хранил бесстрастное лицо, но тоже потел в предвкушении и приятном ожидании.