Осколки недоброго века

Естественно, это были двухкрылки со всеми причитающимися растяжками, расчалками. Но мелькнуло одно изображение, где на заднем плане проглядывала совершенно иная машина, взволновавшая – опытный глаз пилота узнавал более совершенные элементы механизации крыла и управления хвостовым оперением. А собственные знания дорисовали заложенную конструктивную перспективу военного назначения.

В этот раз у очередной тумбы ему на глаза попался громкий заголовок об открытии лётной школы. Заинтересовавшись, стал вчитываться – несмотря на декларируемые «народные деньги» (пожертвования), за всем проглядывался государственный подход.

Об императорском училище в Крыму не было сказано ни слова, но кое-какие с первого взгляда «неговорящие» названия проскакивали.

«Это выход», – решение напрашивалось само! И не просто от того, что оказался прижатым обстоятельствами, ведь это любимое дело, в котором знал толк.

Даже дух захватывало от перспектив – не просто податься в пилоты! Он ведь и в двигателях разбирался, и в планёре! Податься в конструкторский – на испытатели?!

Но прежде всего – грезилась ему великолепная военная карьера.

* * *

Человек в окне Зимнего надышался всласть, аж закашлялся и, убоявшись простуд, засобирался вовнутрь.

Тот другой человек на набережной давно ушёл.

Только снежным порывом закрутило, завьюжило, вслед – не вслед, но понесло, взметая над мостовыми, над крышами столицы империи, уносясь всё выше и дальше.

Уж давайте представим, что это так! Да-да – выше птичьего… завихрило снежистыми пушистыми кристалликами – к северу, минуя… пролетая… версты, вёрсты, уж пуржа над застывшими причалами Архангельска. Над извилистым санным зимником по большаку к Коле, где тёплые течения не давали замёрзнуть покрытым рябью заливу, губе. Где ударными темпами взрастал новый город, возводились жилые постройки, бараки и, конечно, стены будущей церкви, стапели и каркасы цехов, скелетом топорщился заложенный эллинг.

И снова без остановки – от пенного прибоя побережья Мурмана над зелёными водами Баренца до кромки первых молодых льдов, взбираясь к широтам выше… чу! Открыв для себя на белой безбрежности, будто затерянную чёрную точку, что росла, обретая очертания судовых обводов, мощного ледокольного торса, поблёскивая стеклом заиндевелых окон-иллюминаторов, открывая припорошенные снегом палубы, обросшие инеем ветви антенн. Узлов десять держит, куда-то идёт, ломится. За кормой корабля битая во льду «просека», в которой «хвостиком» вяжется поддымливающий красавец барк!

На мостике «Ямала» два человека – огоньки сигарет, дымок и пар изо рта… разговаривают.

Подслушаем?

Согретые полярным сияньем

Мечты, что наивны и столь же священны –

На трассах на звёздных, как ни крути,

Есть где-то кривая в орбитах Вселенной,

Куда включены и наши пути.

Укрытый ослепительным снегом лёд от горизонта до горизонта.

Ты стоишь, будто в окружении бесконечности. Бесконечности пространства и времени.

В такие мгновения вечности кажется, что вся планета являет собой это безбрежное белое поле – закованная в ледяной панцирь, и время замерло, что там, в двухтысячных, что тут – в этом девятьсот четвёртом.

На мостике «Ямала» два человека.

– А ведь то, что нас хотели обработать в Авачинской бухте – под пистолями жандармскими в присягу загнать, это в какой-то степени Алфеича вина! Ляпнул царю, что, служить-прислуживаться тошно…

– Угу, – кэп явно был не склонен обсуждать.

– Мда-а, блудница-история явно на перепутье, – Шпаковского тянуло на всякие софизмы, – и что интересно – всё может статься, и Николаша по-прежнему в зоне риска… оказаться «последним императором России». Я прям-таки чувствую, вижу, как плетутся и путаются вероятности, и судьбы человечьи волоском висят на волоске. Что есть бытие, всё сущее – цепь случайностей и нелепиц? Или логично выстроенных закономерностей? Или имеет место быть предопределённая судьба – пресловутая «рука Бога»?

Допустим, ткань времени неотделима от материи вещества (привет Эйнштейну). Она, они, оно обладает всеми свойствами упругости, гибкости, сопротивления. И только приложив усилия, разрывая эту сингулярность, можно чего-то достичь, создав квантовость, создав что-то новое. И Брэдбери со своей единственной почти невесомой бабочкой лишь отчасти прав. Впрочем, домыслы, кои кто-то сочтёт и вовсе некорректными. Но поди – докажи. А, капитан?

– Одно положительное в нашем бедствии я как минимум вижу, – сдержанно после паузы разрешился Чертов, – русско-японскую мы выиграли. Уже немало.

– Бедствии?..

– Мы потерпели бедствие! Пусть не на море и не во льдах, а во времени. И спасительный берег этой эпохи встретил нас не совсем так, как нам бы хотелось. Но и не совсем, чтоб уж и безнадёжно.

– Но курс, капитан, надо держать, несмотря ни на что.

* * *

И всё бы!

И конец бы!

Но ещё немного пофантазируем, приврём (а чем мы тут вообще-то занимаемся).

Так вот…