Но данные, которые мы увидим, о круглых мирах, и веретенообразных мирах, и о мирах в форме колеса; миры, похожие на титанический гарпунный крюк; миры, связанные струящимися нитями; одинокие миры и толпы миров; огромные и крошечные миры; некоторые состоят из материи, подобной материи этой земли; и миры, представляющие собой гигантские сверхсооружения из железа и стали…
Или не только падающие с неба зола, угли, кокс и шлак, и маслянистые субстанции, предполагающие горючее — но массы железа, падающие на эту землю.
Крушения, обломки и мусор с огромных железных сооружений…
Или сталь. Рано или поздно нам придется заняться мыслью, что с неба падают куски стали. Если куски не железа, но стали, падают на эту землю…
Но что поймет глубоководная рыба, даже если стальная миска упадет с проходящего корабля и стукнет ее по носу?
Мы погружены в непроглядное море общепринятых условностей.
Порой я — дикарь, нашедший что-то на берегу своего острова. Иногда я — глубоководная рыба с разбитым носом.
Величайшие тайны.
Почему они не являются сюда или не присылают посланий открыто?
Конечно, тут нет никакой тайны, если не принимать всерьез идею — что нами должны интересоваться. Возможно, их заставляют держаться в стороне соображения морали, но даже если так — среди них должны найтись аморальные типы.
Или физические причины.
Если мы рассмотрим этот вопрос, одной из главных или наиболее вероятных идей будет то, что сближение этого мира с другим миром окажется катастрофическим: что управляемые миры должны избегать такого сближения; что другие уцелевшие миры защитили себя удаленностью, или орбитами, приближенными к регулярным, хотя ни в коем случае не настолько регулярными, как принято считать.
Но неотступность мнения, что мы должны быть интересны. Жучки, микробы и тому подобное: они нас интересуют — иногда даже слишком.
Опасность сближения — однако наши корабли, не решаясь приблизиться к скалистому берегу, могут выслать на берег шлюпку.
Почему бы не установить дипломатические отношения между Соединенными Штатами и Циклореей — как называет наша передовая астрономия один из примечательных колесообразных миров или конструкций? Почему бы не прислать сюда миссионеров, которые избавят нас от варварских запретов и табу и подготовят путь для торговли ультрабиблиями и супервиски: почему бы не составить состояние, продавая нам дешевую супербижутерию, за которую мы ухватимся, как какой-нибудь африканский вождь за старую шелковую шляпу из Нью-Йорка или Лондона?
Ответ, который приходит мне в голову, так прост, что кажется безоговорочно приемлемым, если мы принимаем, что очевидное есть решение всякой проблемы, или что большая часть наших затруднений представляет собой тщательные и мучительные поиски неразрешимого, с последующим поиском решений — и используя слова «очевидное» и «решение» в общепринятом смысле…
Или:
Стали бы мы, если бы могли, заниматься образованием и развитием свиней, гусей и коров?
Разумно ли было бы устанавливать дипломатические отношения с курицей, которая и так делает свое дело, удовлетворенная простым сознанием исполненного долга?
Я думаю, что мы — имущество.
Я бы сказал, что мы кому-то принадлежим.
Что давным-давно эта земля была ничейной землей, что иные миры исследовали ее, и основывали колонии, и сражались между собой за право собственности, но теперь ею кто-то владеет.
Что эта земля частная собственность — и остальных просят вон.
Ничто в наше время — может быть, хотя я вспоминаю некоторые имеющиеся у меня заметки… — не появлялось на этой земле так же открыто, как Колумб высадился в Сан-Сальвадоре, или как Гудзон проплыл по своему заливу. Что касается случайных визитов на эту землю в недавние времена, или посланцев, возможно из иных миров, или туристов, по всем признакам настойчиво уклоняющихся от встреч, мы увидим данные столь же убедительные, как сведения о воздушных суперконструкциях с нефтяными или угольным двигателями.
Но относительно столь обширного предмета мне самому приходится чем-то пренебрегать. Я не вижу способа в одной книге изложить все соображения о возможном применении человечества в неком ином образе существования или лестные для нашего самолюбия идеи о том, чего мы стоим.
Свиньи, гуси и скот. Сначала обнаруживают, что они — имущество.
Потом отыскивают причину.
Я подозреваю, что в конечном счете мы полезны — что конкурирующие покупатели пришли к соглашению, или что кто-то получил на нас законные права, захватив нас силой или расплатившись иномирным эквивалентом стеклянных бус с более примитивными владельцами, — и что это, может быть, уже века известно на этой земле некоему культу или ордену, члены которого по отношению к остальным исполняют роль баранов-вожаков или рабов-надсмотрщиков, направляя нас в соответствии с полученными инструкциями — полученными Откуда-то — ради нашей таинственной полезности.