Осколки

Мэй болезненно сглотнул, но ответил:

– Нет. Дядя… Он говорил о том же, о чем обычно говоришь ты.

– Точнее!

– Он сказал, что драконы никого ни к чему не принуждают и не меняют насильно. Они всего лишь открывают дверь в сокровищницу и позволяют взять оттуда все, что захочешь и сможешь унести. Но каждое из драконьих сокровищ наделено смертоносной силой, и если поддаться его зову, можно… потерять себя.

Ясно. Эльф боится, что я пошел по пути Стир'риаги и, вкусив запретных благ, променял живое сердце на кусок льда. И как теперь переубеждать упрямца? Есть только один способ, но если воспользуюсь им, обратного пути не будет. Впрочем… А нужен ли мне обратный путь?

Все, время на отдых закончилось, задранные вверх ноги начинают затекать, пора размять мышцы. Осторожно поднимаюсь, чувствуя, как сотни острых ножек застоявшейся крови начинают новый разбег.

– Я скажу тебе одну вещь, Мэй. Да, я бывал в Драконьих Домах. Но не для услужения и не для проникновения в тайны мироздания. Я просто там жил. И буду жить снова, если смогу. Потому что…

Слова заартачились, не желая покидать губы. Нет, даже не так – застряли в горле вместе с невесть откуда взявшимся комком. Ведь это так легко, взять и признаться, наконец, в своем самом страшном преступлении… Или не в своем? Почему нет ни страха, ни чувства вины, но язык все равно присыхает к гортани, словно я снова оказался посреди пустыни в Южном Шеме? Наверное, мне просто жаль прощаться с прошлым. До слез жаль. Зачем я свернул на перекрестке именно в эту сторону? Ведь мог еще полжизни бегать от прав и обязанностей, которыми толком никогда не воспользуюсь и которые вынужден исполнять! Струсил? Нет. Всего лишь устал от неизвестности, и зло, сидящее рядом, показалось милее, чем добро, прячущееся за занавеской.

Зеркало эльфийских глаз дрожит, переполненное ожиданием и вопросами. Кажется, еще чуть-чуть, и тонкая лилово-серебристая пленка лопнет, выпуская на свободу… Что? Не узнаю, пока не освобожу свои чувства, пока не покину собственную темницу. Дверь еле держится на петлях, засов давно истлел в прах, одного вздоха хватит, чтобы рухнули стены… Иду? Иду.

– Потому что я – дракон.

Последний звук затих, но слова продолжали тяжело висеть в воздухе. До того самого мига, когда лиловое зеркало все-таки лопнуло, и два прозрачных ручейка начали свой путь к поднимающимся уголкам губ.

– Но если ты дракон, значит…

Это значит очень многое. И почти ничего. Одно название, и только. Коротенькое слово, надежнее любой цепи приковывающее к действительности.

– Значит…

Крушение старых иллюзий и возведение новых. Лабиринт с прозрачными коридорами, за стенами которых все время, до рези в глазах видишь верный путь, но никак не можешь найти.

– Значит…

Один вдох. Один выдох. Дверь нового мира открывается, приглашая сделать шаг. Это я медлю? Непохоже, своих шагов сделал с лихвой. Медлит тот, кто подобрал ключ к замку. Но медлит недолго:

– Тебе все эти сокровища не страшны! Ведь они и были твоими, правда?

Как бы мне научиться в любой печальной истории находить светлые моменты? Но уж просить о наставничестве наглого листоухого ребенка, довольно плюхнувшегося на пол и расплывшегося в улыбке, не буду! Ни за что! (По правде говоря, я не поняла, о чем идет речь, а значит, не поймет и кое-кто из читателей. Надо сделать понятнее).

Толчок в плечо, неосмотрительно высунутое мной из-под одеяла. Хорошее такое одеяло из разноцветных кусочков, любовно ушитое лентами…

– Просыпаться собираешься?

Вот еще! Даже не подумаю. Зря я, что ли, старался, искал самое тихое место в доме, собственноручно взбивал сенник, плотно прикрывал дверь и наоборот, распахивал оконные створки, дабы свежий лесной воздух беспрепятственно проникал в мою опочивальню и навевал сладкие сны?

Толчок повторяется, причем заметно взрослеет, становится сильнее и резче.

– А ну, вставай!

– У меня все боли-и-и-ит…

Ксаррон не внял страдальческому гласу и одним уверенным движением сдернул с меня одеяло:

– Знаю. А чего ты ожидал, избавляясь от игл уже в Потоке?

Я собрался было открыть глаза, но счел за лучшее посильнее зажмуриться, вспоминая невольную оплошность, совершенную целиком по вине радости, нахлынувшей на меня ввиду скорого возвращения и избавления на некоторое время от необходимости уговаривать и оправдываться.