Осиновый крест урядника Жигина

И Зельманов, хлопая себя пухлыми руками по пухлым бедрам, выкатился следом за Полозовым из своего кабинета. С длинного мясистого носа у него капал пот, но он этого не замечал.

13

Капитоныч, как и обещал, приехал к Марфе в обед. Прошел в калитку и долго не поднимался на крыльцо, разглядывая крепкий и веселый домик: под железной крышей с узорчатым карнизом, с узкими, высокими окнами, украшенными наличниками с деревянной резьбой. Разглядывал, покачивал головой и пристукивал острым концом костыля в деревянный настил, очищенный от снега. Налюбовавшись, взошел на крыльцо и снова покачал головой, увидев витую веревочку с медным наконечником, висевшую сбоку двери. Осторожно дотянулся до нее, дернул и в ответ ему заливисто прозвенел звонок.

— Богато живем, богато… — успел еще пробормотать Капитоныч и замолчал, когда перед ним открылась дверь.

Встретила его сама Марфа. Провела в дом, усадила и даже костыль осторожно прислонила к стене, чтобы он не мешал гостю. Все это она проделала спокойно, неторопливо, и Капитоныч, глядя на нее, подумал: «Ишь ты, какая птица вызрела, важная. И не подумал бы, когда цыпушкой была, что такие крылья отрастут…»

— Какой ответ мне принес, Наум Капитонович?

Он поднял голову, посмотрел на нее и посетовал:

— Шибко уж важная вы стали, Марфа Ивановна… Про здоровье не спросили, на морозы не пожаловались, сразу вскачь — вынь да положь!

— Чего же время на пустые разговоры тратить, — Марфа даже не улыбнулась, — здоровье у вас отменное, еще меня переживете. А морозы… Что на них жаловаться, пройдут, тепло будет… Я ответа жду.

Капитоныч поерзал на стуле, руки уложил на коленях, убрал, снова уложил — не готов он был к такому крутому повороту; собирался поговорить сначала о том о сем, выведать или хотя бы догадаться, зачем Марфе понадобился банковский служащий Азаров. А она вот как — будто ножом отрезала, давай ответ и весь сказ. Но и самого Капитоныча не лыковыми нитками сшивали: руки сжались в сухонькие кулачки и улеглись на коленях, не шевелясь, а взгляд, как вчера, в трактире, мгновенно стал холодным и острым. И голос изменился — твердый, словно с железным стуком:

— Ты вожжи-то придержи и гонор свой подальше засунь. Встану и уйду, не привязанный.

— Чем же я вас рассердила, Наум Капитонович? Просьба у меня понятная, исполнить ее прошу за свои деньги, если не можете исполнить — скажите, я не обижусь. Пойду к другим людям, они не такие сердитые.

— И к кому ты пойдешь?

— А это уж, извините, мое дело.

Крякнул Капитоныч и еще раз подивился — это надо же, будто переродилась бабенка! Просто так не схватишь. Хочешь не хочешь, а придется идти на попятную, но он негордый, попятится и своей минуты еще дождется. Разжал сухонькие кулачки, сказал:

— Нашелся твой Азаров. Чего теперь делать с ним?

— Вот и хорошо, что нашелся, — Марфуша не обрадовалась, не удивилась, восприняла известие как должное, — а делать с ним ничего не надо. Привезите его ко мне, на один час.

— Это больших денег стоить будет, сам-то он, по доброй воле, не пожелает ехать.

— За деньги не беспокойтесь, я своему слову хозяйка, сколько скажете, столько и заплачу. Задаток уже приготовила. А поехать ко мне господин Азаров обязательно согласится, ему только сказать надо, что бумагу я сохранила, не сожгла.

— Какую такую бумагу? — сразу насторожился Капитоныч.

— Он знает, ему растолковывать не потребуется. Скажете, что сохранила, и поедет, как миленький. Когда вас ждать?

— Курочка в гнезде, а яичко — сама знаешь, где… Если осечки не случится, завтра привезу, когда стемнеет. Не верится мне, что он по доброй воле поедет.

— Значит, завтра вечером буду ждать. Там на столике деньги лежат, заберите, — и Марфа улыбнулась, как она это умела делать — ласково и весело одновременно.

Вышел Капитоныч из уютного домика с таким чувством, будто его, тертого калача, обманули, как простодырого. Купить купили, а нужного ему слова так и не сказали. Постукивал костылем по деревянному настилу, направляясь к калитке, что-то ворчал себе под нос неразборчивое и не знал, что вслед ему, чуть приоткрыв занавеску, смотрит Марфа и шепчет сухим, срывающимся голосом:

— Погодите, дайте срок, все мои слезы отольются… Кровью будете харкать, на коленях ползать!

Остаток этого дня, ночь и следующий день провела она в нетерпеливом и тревожном ожидании. За какое дело ни бралась, все валилось из рук. Сама того не замечая, часто подбегала к окну — все чудилось ей, что стукнула калитка. Измучившись, прилегла на кушетке, накрывшись шалью, и не заметила, как внезапно сморил ее крепкий сон. Разбудил звук колокольчика, тренькал и тренькал, без всякого перерыва. Вскочила, привычно оправила волосы и на ощупь принялась искать спички — в доме было темно, а за окнами стоял глухой зимний вечер.

Звонок продолжал тренькать.

Наконец нашла спички, засветила лампу и пошла открывать дверь.

— Крепко спать изволите, Марфа Ивановна, — укорил Капитоныч, первым входя в дом. — Мы уж хотели оглобли заворачивать и в другую сторону ехать.