— Я плачу своим парням стандартную ставку сейчас и такую же буду платить тебе. Шестнадцать долларов пятьдесят центов в час. Все начинают с этой суммы. Я знаю, это не много, но через три месяца ты будешь получать…
— Лесли, последние восемь лет я зарабатывал ручным трудом по тридцать два цента в час. Меня устраивает твоя начальная ставка.
Огромный спектр эмоций промелькнул на лице его брата: сочувствие, возмущение, сострадание и еще несколько тех, которые Лу не удалось точно определить, поскольку он восемь лет не видел по отношению к себе ничего похожего.
— Прости, Ллевелин, мне жаль…
Лу резко поднялся, его грудь вздымалась от сдерживаемого гнева.
— Мне не нужны извинения, Лесли. Пойми это уже, наконец, — он взял свою миску и аккуратно поставил ее в раковину. — Пойду прогуляюсь немного, хорошо?
Лесли не поднял головы, только легкий кивок дал Лу понять, что тот его услышал. Он знал, что его брат не хотел ничего дурного, но сомневался, что сможет вытерпеть, если тот и дальше продолжит вести себя с ним, как с изнеженной девицей. Это была его жизнь. Лу принял это давным-давно. Ему не нужно было ни жалости, ни извинений.
Ллевелин поплотнее застегнул куртку, когда шел по тихой улице. Сумрак быстро сгущался и для ноября в Вирджинии определенно потребуется что-то намного теплее и тяжелее, чем та легкая ветровка, что сейчас была на нем. Еще один пункт, который следовало добавить к растущему списку необходимых ему вещей. У него было четыреста тридцать два доллара, эту сумму удалось насобирать, работая последние восемь лет в тюрьме. Некоторым это могло показаться крохами, Лу понимал, что большинство мужчин зарабатывают больше этой суммы всего за неделю, но он гордился этим.
Он шел по треснувшему тротуару, который вел из большого трейлерного парка, когда лавина воспоминаний о юности обрушилась на него. Воспоминания о том, как он бегал или ездил на велосипеде в школу. Мчался на футбольную тренировку. Играл в футбол ночью в свете фонарей. Поздние ночные прогулки с Моссом. Украденные поцелуи при лунном свете… Лу закрыл глаза и принял тот гнев, который наполнил его, он позволил ему вторгаться в разум, не пытаясь его контролировать. Он выучил, что злиться — это нормально, гневаться — это нормально, но он не позволит себе ненавидеть. Ненависть была токсичным ядом, который заставлял человека совершать отчаянные поступки. Он не ненавидел Мосса МакГрегора Шестого. Ни за то, что он жил дальше, ни за то, что он строил карьеру, ни за то, что его жизнь продолжалась так, будто Ллевелин Гарднер никогда в ней не существовал.
Он бесцельно бродил по улицам уже больше часа, когда пронизывающий писк сирены заставил его резко остановиться. Лу не спеша обернулся, сощурившись из-за яркого света, ослепившего его из патрульной машины шерифа.
— Достань руки из карманов, сейчас же!
К сожалению, следовать подобным официальным приказам Ллевелину давно стало привычным. Он медленно вытащил руки из карманов, раздвинул толстые пальцы и ладонями от себя поднял руки до уровня плеч.
— Ну вы только посмотрите, какая грязная, мерзкая крыса снова вылезла наружу, — прорычал Джемисон. — Держи руки поднятыми.
Лу ничего не говорил, не спорил, заведя руки за голову, он просто наблюдал, как Джемисон подходит ближе. Волосы заместителя были короче и уже с заметной сединой. Лицо было гладко выбрито и, казалось, он неплохо держит себя в форме, чтобы соответствовать занимаемой должности. Но когда тот подошел вплотную, остановившись напротив, от Лу не укрылось, как заместитель Джемисон непроизвольно сглотнул, по-настоящему хорошо разглядев теперешние размеры Лу. Ллевелин продолжал смотреть на него в упор сверху-вниз и глаза Джемисона без сомнения сверкали гневом и злостью, но между ними на миг повисла мертвая тишина. После того, как Лу сцепил руки за головой, ветровка, которая была на нем, практически не скрывала огромных бицепсов.
— Не шевелись.
Джемисон обошел его и, порывшись в кармане, вытащил кошелек, который Лу одолжил у брата. Не найдя в нем ничего, кроме пары купюр, государственной карты Visa со всеми сбережениями Лу и просроченного удостоверения личности, он бросил его на землю. Грубая рука вновь залезла в задний карман. Бумаги об освобождении до сих пор были аккуратно сложены в одном из них. Джемисон извлек их и заглянул, подсвечивая себе фонариком.
— Ни хрена себе. Только сегодня вышел, хах? Думал, тебе дали десять лет.
— Теперь они просто позволяют всякому сброду шататься по улицам, а мне разбирайся с гребаным насильником в своем городе, — Джемисон швырнул бумаги на землю, вновь обойдя его и встав лицом к лицу с Лу. — Почему ты ошиваешься возле школы, а? Тебе здесь нечего делать. Чувствуешь ностальгию, Гарднер?