Андрей читал про Елисея Антонова и только диву давался – какой мир обходит его стороной, просто-таки вселенная! Оказывается, манекенщики очень мало получают – меньше миллиона в год, скажите об этом Жизель, она обхохочется (Андрею, впрочем, было не до смеха). Представьте себе, Елисей был единственным, чьи годовые гонорары заходили за эту смешную, все тот же миллион долларов, сумму: парень подписывал контракты с ведущими люксовыми брендами, не чурался и ширпотреба, вроде Гэп. Выяснилось, что это Елисей смотрел на него со всех билбордов и рекламных страниц журналов. А Андрей, серый валенок, так и не признал его в фотографии постмортем, да и на Пашином столе не узнал. Хотя Маша на секунду загляделась – ему сказала, что «где-то видела», но Андрей был уверен, глянец Маша просматривает примерно с той же частотой, что и он сам. Нет, ревниво поморщился Андрей, ее заинтересовал сам покойник. Эдакий Давид Микеланджело – да на прозекторском столе. Про Давида это уже Паша заметил Маше, а она кивнула. Андрей бы и Давида не признал, куда уж там лично Елисея. Одним словом, мужик зарабатывал больше миллиона в год только на своем сходстве с ренессансными идеалами красоты. И за последние сутки Андрей нагляделся на его фотографии на всю оставшуюся жизнь – и в труселях от Кляйна, и в очочках от Гуччи, и в плащах от Бербериз. А еще он встретился с несколькими барышнями под два метра, каждая из которых имела с Елисеем большую и чистую любовь и беседовала с капитаном так, будто давала интервью в модный журнал: читая расшифровки записей, Маша то и дело кривила рот в усмешке, нападая на перлы:
– Когда мы встретились с Елисеем, на мне был узкий синий пиджак, и он сказал, что цвет моего пиджака идеально сочетается с цветом его глаз…
– Когда мы отдыхали на Барбадосе, Елисей, играя в гольф, рассек себе скулу, и с тех пор этот сексуальный шрам стал его визитной карточкой…
– Когда он приходил домой уставший, он кидал в меня вещи, любые, которые попадутся под руку. Я укрывалась, но вскоре это стало его любимой игрой, для расслабления после тяжелых съемок или от скуки. Он целился в меня предметами – я пряталась за мебелью. Он огибал мебель и снова целился. Иногда после таких игр я ложилась в больницу. Он всегда платил, и щедро, да и разъезжал без конца по всему свету, работы у меня было мало. Я оставалась, терпела. Но однажды он чуть не выбил мне глаз, и тогда я решила подать на него в суд…
– Что это? – подняла ошарашенный взгляд от показаний Маша.
– Понравилось? – мрачно кивнул Андрей. – И мне. Это его домработница. Последняя. Но привычку кидаться вещами он взял давно. Его мать умерла от кровоизлияния в мозг, по ее уверениям – упала. Однако существует заключение больничного врача, где говорится о явных расхождениях между рассказом елисеевской мамаши и характером тяжелой черепно-мозговой травмы, от которой она в результате и скончалась. Впрочем, поскольку мать в присутствии нескольких свидетелей уверяла, что «сама-сама», а Елисей еще был несовершеннолетним, дело возбуждать не стали. Далее – предыдущая девушка-домработница вернулась на Украину с солидным чеком и говорить со мной по телефону отказывается. Можно, конечно, и ее отыскать, но…
– Но ты сомневаешься, что ноги оттуда растут? Просто характеристика персонажа? – поняла его Маша.
– Не то что сомневаюсь. Открыть этот старый колодец и пустить ему пулю в лоб могла и девушка, но бывшая домработница явно далеко и утешилась деньгами, а последняя…
– А последняя подала на него в суд, а значит, выбрала другой способ защиты и мести…
– Да, как-то так. Хотя я, если честно, понял бы и колодец. Ты не представляешь, что он с ней вытворял. Однажды щипцами для завивки – он еще и завивался, не хило, да? – схватил ее за ухо. В другой раз – бросил в нее чашку с чаем, попал в голову и обварил кипятком. Она рассказывала, что, к счастью, пострадало не лицо, а только затылок, который потом облысел…
– Зачем она все это терпела? – Маша смотрела на него, нахмурившись. – Ведь точно не ради денег.
– Не ради? – Андрей с сомнением потер переносицу. – Она сказала…
– Андрей, не будь ребенком. Сейчас не эпоха крепостничества, а Елисей – не Салтычиха. Он – красивый, даже слишком красивый, молодой мужчина. – Маша запнулась. – Ну, конечно… – И она вернулась к чтению.
– Что – конечно? – потянул он ее за рукав, требуя объяснений.
Маша подняла глаза и поглядела на него, как на идиота:
– Очевидно, она в него была влюблена, вот и все.
– «Очевидно», – раздраженно заметил Андрей. – Ей около пятидесяти. А ему – двадцать.
– И? – Маша продолжала на него смотреть со спокойным ожиданием.
– Хочешь сказать, что любви все возрасты покорны?
Маша улыбнулась:
– Примерно так, милый. Примерно так.
– Все равно, – упрямо мотнул он головой. – Какие бы там у них ни были извращенные страсти – надоело мне это все! Не находишь, что у нас в последнее время перебор с гламуром? Все эти актрисульки, телеведущие, манекенщики, тьфу!
– Я нахожу, что у нас перебор с висяками, – посерьезнела Маша. – И мне это ужасно не нравится.
Отрывок из зеленой тетради