Ошибка Творца

– Я слышала, как Борис Леонидович открыл сейф тотчас после его ухода.

Маша протянула лист Броне:

– Вам эти буквы ни о чем не говорят?

Девушка, склонившись над списком, несколько секунд его изучала, а потом подняла на Машу все еще виноватые глаза:

– Нет. Простите.

Маша вздохнула: ну, нет так нет. Было бы странно, если бы звезды вдруг внезапно сошлись и загадка разрешилась так же быстро, как и возникла. Надо бы сделать копию с этой бумаги, решила Маша. И оставить ее себе на будущее – «на подумать».

Бронислава

В зале суда было душно. Яблоку негде упасть. Броня тяжело дышала – она надела тесное темно-коричневое платье, схожее со старой школьной формой. Ей почему-то показалось, что именно так и нужно выглядеть в суде. А то, что она обязательно должна здесь присутствовать, сомнению не подлежало. Она украдкой огляделась по сторонам – все были тут: Калужкин и прочие, институтские. Заплаканная, с каким-то мученическим выражением лица старшая дочь Шварца, которую Броня видела лишь однажды, – бледная, вся в черном. Даже вахтер Коля, в расстегнутой чуть ли не до пуза несуразной рубашечке в клетку, и тот пришел полюбопытствовать. И оперативники: та парочка, простоватый мальчик со сложноватой девочкой с оригинальной фамилией Каравай, сидели прямо перед ней, внимательно слушая показания Никиты Торнякова, отвратительного типа, блеклой воши с пустыми белесыми глазами. Броня заставила себя снова в него вглядеться – то, что именно этот тщедушный, ни на что не годный генетический мусор убил ее кумира – остроумного, деятельного умницу, перл творения, не поддавалось осмыслению. А юноша на свидетельском месте снова затеребил свои яркие – «единственное, что есть в нем яркого», с ненавистью подумала Броня – прыщи.

– Они существуют, – кивнул он судье, полноватой даме за пятьдесят. – И вампиры, и вурдалаки. Но они очень осторожные, очень. Вот и Шварц – перестал быть человеком. Может, укусил кто? Он же часто ездил на конференции – я узнавал. Один раз – даже в Румынию.

– Что же плохого в Румынии? – с мерзкой улыбочкой в сторону судьи спросил невысокий плешивый человечек – адвокат Надежды Шварц.

– Так это ж родина их… – Удивленный его недогадливостью, Никита на секунду отвлекся от кратеров на своем лице. – Трансильвания, Дракула…

– Понятно. Гнездо порока. – Защитник мельком улыбнулся. – Немудрено и заразиться, как насморком.

Торняков уже было открыл рот, чтобы прокомментировать его сарказм, но адвокат не дал развить тому очередную глубокую мысль.

– И как вы поняли, что профессор болен?

– Это не я понял, – посмурнел Торняков. – Это дочь его поняла – она же с ним жила. А когда все открылось, он и захотел ее убить. Королеве было очень тяжело – каждый день начеку. Отравленная еда, страшные ночи, когда он превращался. Понятно, что рано или поздно, если бы я его не остановил… – Голос у Торнякова стал почти умоляющий: так ему хотелось, чтобы все присутствующие ему поверили.

– Спасибо. Вы можете идти. – Адвокат с торжествующим видом сел на место, а парочка перед Броней мрачновато переглянулась.

– Я же тебя предупреждала, – тихо сказала девушка. – Он угробит нам все обвинение.

А Торняков все топтался на кафедре для дачи показаний.

– Надо было выбирать, понимаете? – добавил Торняков, глядя только на судью в последней попытке перетянуть ту на свою сторону. – Или она, – он выбросил тощую цыплячью ручку в сторону Нади Шварц, с непроницаемым лицом сидящей на скамье подсудимых, – или этот вурдалак!

Судья отвернулась, кивнула приставам – мол, уводите пациента. И Торнякова увели, чуть ли не волоком: ногами, явно ослабевшими в коленках от переживаний, он загребал внутрь, поддерживаемые приставами руки висели плетьми. А глаз – воспаленных и розовых, как у кролика, он не сводил с дочки Шварца. «Господи, – подумала вдруг Броня с каким-то отчаянием, – эта сумасшедшая ее красота – как тот магический парфюм из романа Зюскинда. Действует на всех, никого не щадит!» Ей вспомнилось, как поначалу она хотела «задружиться» с Надей, хоть и понимала, что даже если ее желание и сбудется, то ходить ей в их паре вечной дурнушкой. Но, одернула себя Броня, по крайней мере, ей в этой дружбе интересна была вовсе не Надина краса. Нет, для нее «дружеским афродизиаком» выступал факт родства с гением: Надя была дочкой обожаемого профессора, в ней имелось 50 % того же генетического набора, и только поэтому Броня хотела делиться с ней девичьими секретами и иногда наведываться вечерами на дачу к Шварцу, чтобы сидеть всем втроем под уютным абажуром. «Этого не будет больше, – закрыла она глаза, погрузившись на несколько секунд в темноту, что последнее время играла роль болеутоляющего. – Хватит мечтать о несбыточном. Не будет Шварца, не будет прямой, сверкающей на солнце научной стези. Без профессора институт постепенно станет одним из многих, заштатным заведением, зря только деньги тратили на японского архитектора. Не хватит у Калужкина темперамента и таланта зажечь в них тот же огонь».