Ошибка создателя

Наши дочери были прекрасны. Поцелуи белых осквернили наших дочерей.

Пришли белые!

Младшая, самая младшая, цветок моей старости, понравилась их вождю. Она была такого возраста, когда не думают о мужчинах. Я умолял вождя. Он надо мной посмеялся.

Пришли белые!

Я умолял его;- Она еще так мала! И я ее так люблю!- Я умолял его:- Отдайте моих сыновей, отдайте моих дочерей!- Но великий вождь белых исполосовал мою спину бичами. Мои раны сочатся. Земля моих предков напиталась кровью.

Пришли белые!

«Какое значение,- подумал я,- черные пришли или белые? Суть не в этом. Важно прийти так, чтобы на тебя не смотрели, как на убийцу или грабителя…» Это была простая мысль, от нее не кружилась голова, и мне стало легче.

Я еще раз посмотрел на стоящий в небе Южный Крест. Впрочем, он уже наклонился, и звезды несколько потускнели.

Чужие звезды.

Капрал протянул мне сигарету и спросил:

- Ты можешь идти?

- Да.

- После всего, что произошло,- сказал капрал,- нам делить нечего. Следует убираться. Сюда придут симбу.

«Да,- подумал я,- делить нам нечего… Кому нужны мертвые?»

Я встал и вдруг увидел тоненький куст, на котором, весь опутанный лунным светом, раскачивался нежный розовый лепесток. Я узнал его запах… А цветок… Гибискус!- вот как он назывался!

И когда мы уходили, я украдкой коснулся цветка, окончательно прощаясь со всем этим. Я знал, что уже никогда и ни от кого не увижу ни прощения, ни ласки. Звезды, когда я поднял голову, были чужие. Ящик и капрал были чужие. Страна была чужая. Что я тут делаю?

Я действительно чувствовал себя пришельцем. Чужие люди. Чужие звезды. Чужое небо.

МИР, В КОТОРОМ Я ДОМА

ПАМЯТИ

НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА ПЛАВИЛЬЩИКОВА,

УЧЕНОГО И ПИСАТЕЛЯ.

…Ибо он знал то, чего не ведала эта ликующая толпа, - что микроб чумы никогда не умирает, никогда не исчезает, что он может десятилетиями спать где-нибудь в завитушках мебели или в стопке белья, что он терпеливо ждет своего часа в спальне, в подвале, в чемодане, в носовых платках и в бумагах и что, возможно, придет на горе и в поучение людям такой день, когда чума пробудит крыс и пошлет их околевать на улицы счастливого города.

Альбер Камю

Над сельвой

Устраиваясь в кресле, я обратил внимание на человека, который показался мне знакомым. Он долго не поворачивался в мою сторону, потом повернулся, и я вспомнил, что видел его около часа назад. Он стоял в холле аэропорта и курил. На нем была плотная шелковая куртка, какие иногда можно увидеть на лесорубах или парашютистах, но не одежда меня удивила, а выражение лица: этот человек был абсолютно невозмутим: казалось, ничто в мире его не интересовало… И сейчас, едва пристегнувшись к креслу, он отключился от окружающего.

Дожидаясь взлета, я вытащил из кармана газету и развернул ее. Первая же статья удивила и заинтересовала меня. Речь в ней шла о странном европейце, с которым столкнулся в свое время, пересекая Южную Америку, французский врач Роже Куртевиль, а потом капитан Моррис, отправившийся в 1934 году на поиски «неизвестного города из белого камня», затерянного в джунглях, города, в котором члены Английского королевского общества по изучению Атлантиды подозревали постройки древних атлантов, переселившихся после гибели своего острова на американский континент.

Увлекаясь, автор анализировал легенды, которые широко распространены среди индейцев, обитающих в глубине сельвы, о некоей змее боиуне - хозяйке затерянных амазонских вод. В период ущерба луны боиуна, якобы, может обманывать людей, принимая облик баржи, речного судна, а то и океанского лайнера. Тихими ночами, когда небосвод напоминает мрачную вогнутую чашу без единой мерцающей звезды, а усталая природа погружается в душный сон, тишину нарушает шум идущего парохода. Еще издали можно разглядеть темное пятно, впереди которого бурлит и пенится вода. Горят топовые огни, а над толстой, как башня, трубой черным хвостом расстилаются клубы дыма.

Несколькими минутами позже можно услышать шум машин, металлический звон колокола. На заброшенном берегу одинокие серингейро или матейрос спорят о том, какой компании принадлежит идущий по реке пароход. А он, переливаясь в лучах электрических огней, все приближается и приближается к берегу, напоминая доисторическое животное, облепленное бесчисленными светлячками.

Потом пароход начинает сбавлять скорость. По рупору звучит команда дать задний ход и спустить якорь.

Глухой удар, всплеск - якорь погружается в воду. Скрипя и грохоча, сбегает сквозь клюз тяжелая цепь.

Тем временем люди на берегу решают подняться на пароход.