Ошибка резидента. Книга первая

Мне разрешили написать тебе. И вот я пишу. Не знаю, примешь ты это письмо или нет. Буду надеяться, что

примешь.

В моем положении и после всего, что произошло, я не

имею права просить прощения. Глупо будет также умо-

лять, чтобы ты поняла меня, вернее – мои действия. Их ни

понять, ни простить нельзя. Но все же, если сможешь, прочти до конца. Это уничтожит неопределенность и

неизвестность между нами. Моя задача сейчас простая. Я

должен рассказать тебе, кто я такой на самом деле. Но

ты не должна никому говорить про это письмо. Никому.

Так просят тебя товарищи, которые разрешили мне пи-

сать. Я и теперь еще не все и не до конца могу сказать и

открыть, поскольку некоторые факты, касающиеся лично

меня, касаются также других лиц и других дел. Но что

можно – скажу. Это хорошо продуманное письмо. Здесь я

пишу правду и прошу мне верить.

Зовут меня Михаил. Фамилию настоящую пока ска-

зать не могу.

Подробности моей жизни с родителями не интересны, я их опускаю, но в детстве моем был один важный мо-

мент. С тринадцати лет мой отец начал внушать мне

ненависть к большевикам. Он всегда отделял Россию от

большевиков. Россия – это одно, а большевики – другое.

Слова у него не расходились с делом – он всегда работал

против того, кого ненавидел. Я любил его и верил ему

беззаветно.

Когда умерла мать, отец взял меня с собой. С тех пор я

никогда и нигде не принадлежал себе.

У меня никогда не было дома, жены и детей. Был

только отец, которого я очень любил. Теперь и его нет. О

нем я скажу еще несколько слов ниже.

В двадцать лет я уже был почти готов к самостоя-

тельной работе, оставалось еще попрактиковаться кое в

чем.

О войне лучше не вспоминать. Если бы можно было, я

вычеркнул бы те годы из календаря. Когда Гитлера раз-

били, многие остались без хозяина и без стойла. Но есть

надо, по возможности вкуснее. Голодных в Европе тогда

было много. И грязных также. А еду и душистое мыло

могли предложить только американцы. Они и предлагали

– тем, кто был готов работать на них.

У нас с отцом выбора не было. Правда, после войны

отец немного по-иному стал относиться к большевикам, хотя он не хотел в этом признаться даже самому себе. Но

я видел это очень хорошо. Теперь жалею, что перемена

взглядов никак не отразилась на его служебной биографии.

Он сменил лишь кучера, но бежал в той же упряжке. А я

всегда был там, где отец.

(Пожалуйста, не думай, что я пишу так в свое оправ-

дание. Сочувствия не ищу, его не может быть. Но иска-

жать истину не хочу. Так все было на самом деле.) После войны немало пришлось пометаться по свету. Я