Чтобы скоротать время, Лала решила наконец добраться до расписной пещеры Дакша, куда так ни разу и не сходила за все эти месяцы. Она захватила большой бурдюк югового вина в дар отшельникам и погнала Снега к скалам.
Тропинка бежала вверх, Лала задыхалась и часто останавливалась – тащить подарок в гору оказалось тяжелее, чем она думала, когда выбирала самый большой бурдюк. Упираясь ладонями в колени и восстанавливая дыхание, Лала оглядывалась на уменьшающийся город и долго не могла понять, что не так с видом. И только на третьем привале, на самом верху, до нее дошло: Шулай потерял почти все цветы. Купола, как и прежде, сияли белизной под полуденным солнцем, деревья и кусты все так же пышно зеленели, но крупных и мелких разноцветных клякс не осталось. Лала никогда не отличалась трепетной любовью к цветам, но сейчас ей стало неуютно. Осени и зимы, таких, как в Заморье, здесь не было, и списать исчезновение цветов на окончание жизненного круга не получалось. Приказав себе непременно разобраться по возвращении с этой загадкой, она сделала последний рывок наверх и остановилась, бросив бурдюк и раскинув руки, как крылья навстречу ветру.
Море на этот раз было неспокойным, и бесчисленные солнечные блики то и дело тонули в пенных волнах, неутомимо выныривая только для того, чтобы снова смешаться с водой. Лале показалось, что она чувствует отражение этих бликов на своем лице, и она пожалела, что не умела петь, потому что радость, которая рвалась из нее в небо, заслуживала самой красивой песни. Лале пришлось одергивать себя – не стоило бежать вдоль обрыва, петляя среди острых камней, да еще с грузом, ведь она совсем одна, и некому будет подхватить ее над пропастью.
Она старательно принюхивалась и приглядывалась, но ни запаха жареной рыбы, ни дыма костра не заметила и немного растерялась. В прошлый раз она следовала за Шурном и не следила за приметами. Решив, что тропа ведет только до пещеры, Лала просто пошла, внимательно вглядываясь в любой крупный камень, который мог скрывать вход.
Резкий птичий крик напугал ее. Орел, круживший над ней уже некоторое время, вдруг спустился на обломок скалы чуть в стороне от тропы. Птица оказалась старой и облезлой, из тех, что уже не могут охотиться и доживают свой век, питаясь падалью.
– Ты ослеп, что ли? Меня рано есть, – хмыкнула Лала и сделала шаг. Но тут ее взгляд скользнул по камню, на котором устроился старый хищник, она вздрогнула, споткнулась и чудом не упала. Падальщик озабоченно и сварливо охранял человеческие останки в рваном буром плаще.
Лала подошла ближе и замахнулась на стервятника, но тот лишь чуть отодвинулся, не покидая камня. Кости с остатками плоти лежали так, будто перед смертью человек свернулся в клубок, пытаясь согреться. На мгновение Лалу обожгло ледяным дыханием Хвори, и она даже обернулась – до того осязаемо было дуновение холода за спиной. Но нет, она была тут совершенно одна, не считая птицы и мертвеца. Осторожно убрав с его головы рваный капюшон, Лала охнула. Грязные рыжие косы, сложно переплетенные и схваченные красными нитями, свидетельствовали, что умерший был Мастером Смерти.
Лала сделала несколько глубоких вдохов и внимательно осмотрела останки, не обращая внимания на беспокойный клекот падальщика. Кости целы, на ребрах нет царапин, которые обычно остаются, если кинжал бьет в сердце. Лале не хватало знаний, чтобы по разложившемуся трупу определить точную причину смерти, но одно было неизменным: Мастера Смерти простым оружием не убить, а черные кинжалы всегда оставляют следы на костях. Значит, это был яд. Особый, который действует не только на простых людей. Она вспомнила недавнее приключение в пустыне, необычайный внутренний холод и чудесное спасение. В первую очередь нужно поговорить с Шойду. И узнать в городе, не пропадал ли кто из мастеров.
Бросить останки Лала не могла. Она прогнала стервятника двумя точно брошенными камнями и решила похоронить неизвестного собрата. Кинжал рыл каменистую почву, как песок, и небольшой ямы вполне хватало, чтобы переместить туда кости. Лала потянула мертвеца за плащ, и когда он свалился в яму, его правая рука, до того спрятанная от глаз Лалы, оказалась на поверхности. Лала застыла, глядя на пальцы. Их было четыре. Мизинца правой руки не хватало только у одного Мастера Смерти во всем городе.
Она села на камни, не в силах справиться с дрожью в ногах, и с трудом пошевелила внезапно высохшими губами:
– Как же это? Шурн…
Глава семнадцатая
Череп, покрытый остатками истлевшей кожи, страшно улыбался ей, будто специально не хотел отвечать. Зато громко и мерзко закричал вернувшийся стервятник. Ему хватило птичьего ума понять, что еды здесь больше не будет, и он со всем отчаянием вечно голодного старика решил отстоять свое пропитание. Если бы не птица, Лала долго бы еще сидела над ямой, а так пришлось действовать. Она снова швырнула в стервятника камень и быстро закопала останки Шурна.