Ошибка мертвого жокея

– Чудесные люди, чудесные. – Мать Хьюго видела родителей Сибил лишь однажды – на свадьбе. – Надеюсь, они хорошо отдохнут на юге. Ну, береги себя, Хью (так его звали дома). Смотри, чтобы тебе не попали мячом в лицо. – Его мать плохо представляла себе, как опасно играть в футбол. – И передай Сибил, когда она вернется, мои наилучшие пожелания.

Хьюго положил трубку. Затем совершенно отчетливо он услышал, как его мать, за тысячу миль отсюда, в северной части штата Мэн, сказала отцу: «С родителями. Держу пари». После этого Хьюго не подходил к телефону.

Сибил прилетела из Флориды в субботу вечером. Она прекрасно выглядела в новом меховом манто, которое подарил ей отец. Хьюго купил себе шляпу, чтобы Сибил не заметила ссадины от полицейской дубинки, по крайней мере в аэропорту, на людях. Раньше он никогда не носил шляпу, но надеялся, что Сибил не обратит на это внимания. Она действительно ничего не заметила. Дома Сибил также не увидела ссадины, хотя та просвечивала сквозь волосы, если, конечно, пристально посмотреть на голову. Она радостно щебетала о Флориде, пляжах, лазурной воде и розовых фламинго. Хьюго радовало, что жена хорошо отдохнула, и он похвалил ее новое меховое манто.

Сибил очень устала и предложила пообедать дома и пораньше лечь спать. Хьюго не возражал. Он не хотел видеть никого из знакомых. Впрочем, он вообще никого не хотел видеть.

За обедом Хьюго выпил три бокала бурбона. Часов в девять вечера Сибил сладко зевнула и пошла в спальню. Хьюго начал стелить себе постель на кушетке в гостиной. На этой неделе он несколько раз вспоминал томный смех, донесшийся до него из окна Сильвии, и теперь мысли о сексе вызывали у него отвращение. Он даже заметил некоторые функциональные изменения в нижней части своего тела и стал сомневаться в собственной способности удовлетворить женщину.

«Пожалуй, – думал он, – я буду первым мужчиной в истории человечества, ставшим импотентом из-за чужого смеха».

Сибил вышла из спальни, когда он взбивал подушку. В черном, совершенно прозрачном пеньюаре.

– Дорогой. – В ее голосе слышался упрек.

– Сегодня суббота, – ответил Хьюго, кладя подушку на простыню.

– И? – По внешнему виду Сибил, стоявшей в пеньюаре в дверном проеме, никто бы не догадался, что она беременна.

– Ну, в субботу во время сезона, – мямлил Хьюго, – я привык, можно сказать, спать один.

– Но ведь завтра нет игры, Хьюго. – В ее голосе появились нотки нетерпения. Дальнейшее сопротивление не имело смысла.

– Это правда, – согласился Хьюго и пошел в спальню. Если уж он импотент, пусть Сибил сразу узнает об этом.

К счастью, его страхи оказались напрасными. Возможно, из-за трех бурбонов. В разгаре любовных ласк, когда Сибил дышала так часто, что Хьюго испугался, не будет ли у нее сердечного приступа, до него донеслись ее мысли: «И чего я не купила то зеленое платье в «Бонвите»? – Спокойный, задумчивый голос Сибил звучал у него прямо над ухом. – Я смогла бы носить его без пояса. И потом, я могу распороть старую норковую шапочку и сделать манжеты к коричневой хламиде, которую купила на прошлое Рождество. Может, мои запястья не будут выглядеть такими костлявыми с мехом вокруг них».

Хьюго закончил свои труды, и Сибил, удовлетворенно сказав «ах» и поцеловав его, заснула, слегка похрапывая. Хьюго еще долго лежал, уставившись в потолок и изредка переводя взгляд на запястья Сибил, думал о семейной жизни.

Когда он проснулся, Сибил еще спала. Хьюго не стал ее будить. Вдали призывно звонил церковный колокол – чистый, невинный, несущий покой измученной душе звук. Хьюго выскользнул из постели, быстро, но тщательно оделся и поспешил навстречу райским благам религии. Он сел сзади, в боковом приделе, успокоенный органом, молитвами и приподнятой атмосферой раннего воскресного утра.

Проповедь была о сексе и насилии в современном мире. Хьюго оценил ее по достоинству. После пережитого он просто не мог обойтись без совета святой церкви по этим проблемам.

Пастор, мужчина высокого роста с красным лицом, вещал решительно и энергично. Впрочем, насилие получило лишь поверхностное и довольно краткое осуждение. Верховному суду предложили работать лучше и обуздать орду бунтовщиков, наркоманов и прочих грешников, готовых поглотить христианское общество, следуя современной, атеистической, как с презрением выразился пастор, трактовке гражданских прав. И на этом с насилием было покончено.