— Там?.. — переспросил я, кивая в сторону перехода из одного ряда в другой. — Да, именно там сейчас менты повязали трех твоих друзей. Одного из них уже увезли в наручниках в операционную. Это Камал Шарабутдинов. Я ему хозяйство отстрелил. Бабой сделал. Но, думаю, выживет. Сильное кровотечение врачи остановят, а вот пришить гениталии, пожалуй, не смогут. Это нереально. Но ему они уже и не понадобятся. На зоне из него сразу петуха сделают. Это сто процентов.
— Камальчик!.. — Лариса так испугалась, что даже забыла про необходимость отрицать знакомство с бандитами.
Женские эмоции оказались сильнее ра-зума. Лариса сразу готова была, как я понял, явку с повинной написать. Из ее глаз потекли слезы.
— Он у тебя жил? — продолжил я жестким тоном.
— У меня. О дочке моей всегда заботился. Камальчик, бедненький!.. Он так хотел послезавтра в Дагестан поехать. На свадьбу к родственнице его пригласили. Меня с собой хотел взять.
Он о ее дочке заботился. Она тоже о ней беспокоилась, когда хотела жить на деньги ограбленных и убитых людей. Эта особа думала, что ее любимый Камальчик меня прикончит, а она с дочкой вместе будет жить и посвистывать. Машину продавать Лариса и не планировала, если ехать с Камалом собралась. Не на поезде же добираться.
А вот хрен тебе, дура набитая! Не согласен я. Хотя деньги и не мои, но жизнь-то моя собственная.
У меня тоже дочь есть. Чтобы она спокойно и нормально, без излишеств, кстати, но в естественном достатке жила, я должен оставаться целым и невредимым. Мои действия против бандитов — это тоже часть заботы о дочери, о ее будущей спокойной жизни.
— Сдулся твой Камальчик. Не скоро теперь выйдет, если вообще когда-нибудь умудрится. Ему пожизненное грозит. Тебе тоже немалый срок мотать придется. С ним больше никогда не увидишься, будь к этому готова. Разве что в клетке для заключенных в зале суда. Судить вас, думаю, будут вместе.
— А меня-то за что? — с искренним удивлением осведомилась она. — Я же никого не убивала. Мне даже мух бить всегда было жалко.
— Тебе лень было этим заниматься, — заявил старший лейтенант Аграриев, рассматривая излишне округлую фигуру Ларисы.
Но я продолжил разговор с ней:
— Тебя будут судить как активного члена банды, который лично заманивал в гаражный кооператив людей с деньгами.
— Боже!.. — Она стала истово креститься. — А как же дочь? С ней-то что теперь будет?
— Однозначно — в детдом, — сурово проговорил старший лейтенант Аграриев.
Я сильнее приоткрыл тяжелую металлическую дверь, заглянул в гараж и сразу увидел, что «Мустанг»-то с дагестанским номером. Теперь мне стало еще кое-что понятно.
Именно так и работали бандиты из горных республик Кавказа. Они приезжали в Москву, находили себе какую-то дуру, страдающую от недостатка мужского внимания, оформляли на нее машину, которой пользовались сами, и делали свои дела. В случае чего авто принадлежало постороннему лицу и не конфисковалось как орудие преступления. Всегда можно было сказать, что машину взял без разрешения, а то и просто угнал.
— Машина чья?
— Моя.
— Чья, я спрашиваю, — прикрикнул я. — Камала?
— Ездил он, а оформлена на меня.
— Надо было на дочь оформлять, — заявил Зной.
— Почему? — не поняла она, но злой сарказм в голосе уловила и слегка испугалась.
Саня вообще казался ей страшным человеком. По крайней мере, говорил он весьма пугающим тоном.
— Потому что у тебя машину уже сегодня конфискуют. Сразу после твоего ареста. По одним только моим показаниям. — Тут последовал кивок в мою сторону. — Капитан еще ничего ментам не сказал, но после его слов на тебя вообще сразу наручники нацепят и черный колпак на голову, как особо опасному преступнику, чтобы ты не видела даже, куда тебя ведут и кто тебя за какое место держит при этом. Вот и все. Ты уже не продашь «Мустанг» никогда и никому. Если до вечера только успеешь. Потом поздно будет. Завтра государство машину в салон пристроит. Ее за двадцать тысяч какой-нибудь ментовский подполковник себе купит. Конфискат всегда так продают, если он чего-то стоит и кого-то интересует. Сама знаешь, наверное, как подобные дела делаются.
Зной ухитрился прочитать мои мысли. Он откровенно помогал мне, давил на эту особу психологически.
— Кому ж я до вечера-то ее продам? — Лариса даже обиделась на такое предложение и капризно надула толстые губы, которыми можно было засоры в раковинах чистить.
— Мне, — сказал я. — За пятьсот тысяч я бы взял сразу, без всяких разговоров.
По дороге к боксу я планировал настаивать на четырех миллионах, чтобы сэкономить своему ведомству пятьсот тысяч. Я собирался действовать теми же самыми методами, которые сейчас использовали мы с Аграриевым, но теперь дал ей возможность поторговаться.
— Пятьсот тысяч!.. — Она сначала фыркнула по-кошачьи, потом задумалась.